Эскорт для предателя - Дэвид Игнатиус Страница 14

Офицер приказал водителю свернуть вправо у мемориала Азади рядом с аэропортом. Азади. «Свобода». Вот шутка-то. Эти четыре массивные колонны были построены при шахе, в тысяча девятьсот семьдесят первом году, чтобы простоять века в правление рода Пехлеви. Но династии оставалось править всего восемь лет. Отец приходил сюда на демонстрации протеста в те сумасшедшие дни революции. Бородатые молодые люди называли его Устад — «Учитель». Сам ученый тогда был еще младенцем, но ему часто рассказывали о тех временах. Именно поэтому «стражи революции», Министерство разведки и другие службы новой власти доверяли ему, несмотря на то что он был родом из старой элиты. Он — дитя революции, вскормленное духом мщения. В этом они, конечно, правы, только не знают, в каком именно смысле.

Машина въехала в переулок, потом свернула снова. Вскоре они оказались у высокой стены, огораживающей комплекс зданий. На воротах стояли караульные. Следом были еще одни ворота, с КПП. Охранники тщательно обыскали молодого ученого, забрав у него из карманов все — ручку, бумажник, очки. Его ощупали с ног до головы, но потом, видимо не удовлетворенные результатами досмотра, отвели в специальную комнату, где охранник приказал ему снять брюки. Вот это уже странно. Даже в самых засекреченных местах не принято позорить людей таким образом. Пару секунд спустя, натягивая брюки, молодой человек мысленно надел на себя невидимый плащ, сотканный из страха, который его отец называл единственным способом защиты и успокоения.

Кабинет был оборудован вполне современно, как конференц-зал какого-нибудь профессора. Следователь сидел за массивным столом из тика. Перед ним лежали свежий номер «Экономиста» и копия вчерашнего выпуска «Геральд трибьюн». Должно быть, это очень влиятельный человек. Когда ученый вошел в кабинет, его хозяин глядел на плоский планшетный экран компьютера. Что-то нажал, оценил результат выполнения команды и улыбнулся. Возможно, там появился бланк протокола допроса.

Затем следователь повернулся в сторону ученого. У него была изящно подстриженная бородка джазмена и нехороший огонек в глазах.

— Хэлло, почтенный доктор, — сказал хозяин кабинета.

Он представился как Мехди Исфахани и предъявил удостоверение «Этелаат-э-Сепах», как того требовали правила. У следователя было веселое лицо, как будто он едва сдерживался от смеха. Снова посмотрев на экран, он наконец позволил себе рассмеяться.

— Извините, доктор. Вы любите анекдоты? В американском стиле. Из Интернета, сами понимаете. Шутки про тупых блондинок. Про падре, раввинов и батюшек. Про деревенщину. Я коллекционирую веселые истории. Мне присылают их со всего мира, даже из Америки. Можете себе представить? А вам нравятся анекдоты из Интернета?

Ученый не нашелся что сказать. Странный вопрос, как же правильно на него ответить?

— Думаю, до некоторой степени. Но я не слишком часто их читаю. Моя работа…

— Да-да, понимаю. Ваша работа. Но вы, конечно же, пользуетесь Интернетом.

— Разумеется, по долгу службы.

«К чему это он? Он что-нибудь знает?» Ученый не мог понять этого. Мехди Исфахани разговаривал с ним в весьма необычном стиле.

— Я больше всего люблю шутки про деревенщин. Знаете, американцы называют так не слишком сообразительных людей. К примеру: тебя назовут деревенщиной, если твоей жене надо вытащить из ванны коробку передач, чтобы помыться.

Следователь расхохотался.

— Разве не смешно? Ты деревенщина, если на твой дом повесили парковочный талон. Ну не забавно ли? Наверное, эти деревенщины в основном живут в домах на колесах.

Мехди Исфахани ждал, когда ученый рассмеется, но тот молчал.

— Вам непонятны такие шутки?

— Боюсь, нет, брат инспектор. Извините, — ответил молодой человек.

К его беспокойству добавилось смущение.

— Что ж, жаль, я надеялся, что у вас есть чувство юмора. У нас, как мне кажется, слишком много серьезных людей. Но вы талантливый юноша из хорошей семьи, учились за границей… Читали иностранные книги. Вам следовало бы уметь пошутить и посмеяться, а вы столь серьезны. Должно быть, вы напуганы?

— Да, думаю, так. В смысле, чувство юмора у меня есть, брат инспектор, но не в данный момент.

— Потому что вы боитесь?

— Да.

— Чего вы боитесь?

— Вас, брат инспектор. Вы приводите меня в замешательство.

— Не будьте ослом, доктор. Вы знаете, почему вы здесь?

— Нет.

— Знаете, — ответил следователь. — Всякий, кто приходит сюда, понимает, почему это произошло.

— Почему же, господин?

— Потому что вы сделали что-то плохое. Иначе зачем приводить вас сюда? Наше ведомство никогда не ошибается. Вы знаете, в чем причина, и помочь вам выяснить это — моя работа.

Исфахани поскреб бородку. Будь ситуация другой, он выглядел бы комично, как иранский вариант инспектора Клузо. ^[5] Но сейчас эксцентричность его поведения лишь делала его внешний вид более угрожающим.

— Расскажите о вашей учебе в Гейдельбергском университете, — велел следователь.

— Я уже рассказал «Этелаат» все, что смог вспомнить, брат инспектор. Неоднократно. Меня вызывали раз в неделю без малого в течение года после моего возвращения.

— Да-да, знаю. Но это был формальный допрос, а сейчас — особый.

— Почему же особый, господин?

— Потому что ты — особый человек, дорогой. Ты обладаешь ценными знаниями, такими, которые не купишь за все золото, что есть в Тегеране. Так что, пожалуйста, расскажи мне о Германии. Кем были твои лучшие друзья?

— Я же говорил, у меня не было друзей. Местные парни недолюбливали меня.

— Да, знаю. Читал протокол. Но там была еще девушка. Немка.

— Труди.

— Да, Труди. Почему ты не рассказываешь о ней?

— Не о чем, брат инспектор. Я уже объяснял это. Она очень хорошенькая. Я надеялся, что она, возможно, сами понимаете…

— Займется с тобой сексом.

— Да. Я знаю, что это очень нехорошо, ведь она не мусульманка. Но она, в отличие от всех остальных, соглашалась разговаривать со мной. Иногда сидела со мной в кафе. Расспрашивала об Иране, слушала мои рассказы. Мне было очень одиноко там.

— У нее большая грудь?

От удивления ученый откинулся в кресле. Так вот в чем его преступление: в том, что он мечтал позаниматься сексом с немецкой студенткой, изучающей физику?

— Не знаю, наверное. Я к ней не притрагивался, хотя, возможно, Труди хотела этого. Но я не стал. Я был слишком напуган, а потом перестал с ней встречаться. Она пыталась, брат инспектор, но я не поддался осквернению. Я понимал, что взять ее даже временной женой, наложницей — харам. И я постарался избегать общения с ней.