Ночной консьерж - Йенс Фишер Страница 14

Кристина поморщилась, когда адвокат начал разворачивать газету. Ей показалось, что в дешевую бумагу, покрытую инсектицидными печатными знаками, обязательно должно быть завернуто что-то неприличное, отвратительное. Дохлая мышь? Протухшая рыба? Использованный презерватив? Бинт с засохшей кровью и гноем? Пресловутый скелет, которыми полны шкафы сильных мира. Ничего хорошего она не ожидала. Ничего и не произошло. Совсем ничего. Газета оказалась пуста. Просто кусок бумаги с инсектицидными печатными знаками, и ничего больше.

Кристина вздохнула. Ближайшее будущее не сулило беззаботности. Скромный жизненный опыт девушки говорил о предстоящих часах раздумий над простым с первого взгляда обстоятельством: зачем богатому и влиятельному человеку хранить в личном сейфе какую-то газету? И уж точно, по мнению большинства здравомыслящих шведов, в сейфе не место фотоальбому. Его удобно хранить на полке шкафа, в ящике стола, в тумбочке, возможно, на трюмо. Но не в сейфе. Если только он не хранит детское порно и прочие фотокомпроматы.

Ни порно, ни компроматы альбом не хранил. Кристина убедилась в этом уже через час после вскрытия сейфа, как только адвокаты, юная «медвежатница» и прочие сочувствующие оставили ее наедине с находками. В красной клеенчатой обложке, с распухшими страницами, многие из которых были отмечены алкогольными пятнами и жирными отпечатками пальцев. Альбом был старым, но невинным. В нем хранились только детские и юношеские фотографии отца. На самой поздней из них он выглядел не старше двадцати лет. Длинная челка падала на кокетливо скошенные вправо глаза с пушистыми ресницами.

Кристина никогда раньше не видела эту фотографию. Она вдруг с удивлением осознала, что отец никогда не показывал ей свои детские снимки. Внешне она знала Свена Ларсена уже со старших курсов университета, определившегося будущего бизнесмена. Он выглядел серьезным, целеустремленным, в костюме, при галстуке, в шапочке магистра. Такие фотографии были всеобщим достоянием, они периодически мелькали в прессе, гуляли по Интернету. Но подростка Ларсена не видел никто.

Вернувшись домой, Кристина заварила крепкий чай с чабрецом, негромко включила «Gossip» и забралась на тахту, под плед с фотоальбомом такого незнакомого ей человека. Пропустив серию скуксившихся в пеленках младенцев, она задержалась на черно-белом снимке пятилетнего мальчугана. На нем только короткие шорты и нитка бисера на шее. Ребра выпирают, как у выброшенной на сушу рыбы, ключицы острые – шипы. Мальчик коротко острижен, уши торчат почти перпендикулярно к просвечивающему сквозь белесые редкие волосы черепу. Мальчик застыл напротив овчарки, размерами едва не больше него. Овчарка рвется с цепи, фотограф запечатлел именно то мгновение, когда цепь до звона натянута, а собака почти стоит на задних лапах, разинув пасть в истошном лае. Взгляд у мальчика испуганный, рот раскрыт, кажется, что малыш кричит, зовет на помощь.

Кристина вспомнила себя в пятилетнем возрасте. Ей нравились собаки, а отцу не нравилось то, что они нравились ей. Теперь понятно почему. Она вспомнила Рикки и перевернула страницу.

Десятилетний Свен Ларсен на горном склоне. Он одет в модный комбинезон, правой рукой обнимает кого-то на голову ниже себя. Этот кто-то закутан в меховую одежду так, что из пушистого капюшона выглядывает лишь верхняя часть лица, по которой непонятно, мальчик это или девочка. В свои десять лет Кристина лихо скатывалась с горы на лыжах. Иногда в обществе отца, чаще в обществе высококвалифицированных инструкторов. Но никогда в компании друзей или подруг. Лыжи были не развлечением, а частью образовательно-подготовительной программы, по которой она занималась. Другим словом – работой.

Кристина вздохнула и продолжила листать страницы альбома. Мальчуган борется с удочкой на покатом речном берегу, поросшем можжевельником; подросток, изогнувший бронзовое от загара тело, бросает камень прямо в восходящее солнце; юноша с гитарой и романтичным взглядом в компании друзей, еще одна компания, еще… Отец гримасничает из-за спин, отец обнимает девушек, отец прижимает к губам горлышко бутылки, показывает язык, подставляет рожки кому-то. Фотографы настигали его в неожиданные моменты, в каждый из которых он был сосредоточен на проживании этого мгновения, он жил. У Свена Ларсена было детство, отрочество и юность.

Кристина вспомнила свой фотоальбом в этом возрасте. В нем были снимки и масштабнее, и красочнее отцовских. Но не было снимков интересней и живее. Она на яхте, она за рулем новенького «порше», она в кабине отцовского самолета, она за кулисами концерта «Металлики» с Джеймсом Хетфилдом…

Кристина всегда позировала фотографам, и все ее снимки были постановочными. Даже те, на которых она еще не умела ни ходить, ни говорить, только пускала пузыри и улыбалась ангельской улыбкой. Ни одного мгновения, случайно пойманного фотографом, ни одного мига, когда ее застали бы врасплох. Жизнь, подчиненная самошлифованию, шла сама по себе, а когда наступало время пополнить архив, приходил фотограф и делал постановку…

Весь сумбур, хаос и непосредственность детства, юности и подросткового бешенства были приведены в ее жизни в строгий порядок. А теперь ее призывают отдать в жертву этому порядку оставшиеся годы. Возглавить компанию и править этим маленьким государством, как королева. Королева Кристина. Блеск и величие шведской монархии. Нет уж, дудки. У нее найдется чем занять себя. Она заслужила это. Она должна найти отца, и пусть он как можно дольше продолжит играть в свои взрослые игры. Только бы без нее.

«Без меня, без меня, без меня…» – Кристина вздрогнула, очнувшись от собственного шепота. Помотав головой и размяв затекшую шею, она перевернула последнюю страницу альбома. Под тонкой пленкой, чуть покосившись, лежала единственная цветная фотография. Кристина прищурилась. Со снимка глядел кто-то незнакомый, чужой и отстраненный. Через секунду она поняла, что человек на фотографии, – голова прямо, взгляд пристальный, больной, с примесью страха и ненависти, все мускулы лица напряжены, – этот человек чужой не только для нее. Он для всех чужой. Точнее, в тот момент, который зафиксировал фотограф, весь мир был чужим и враждебным для этого человека. Они будто замерли в бойцовских стойках друг напротив друга – мир и он. И несмотря на отсутствие рук, держащих номер, – их обрезали явно специально, – Кристина догадалась, что снимок сделан в тюремной камере. А заключенный – ее отец. Кристина не подозревала о том, что отец побывал в тюрьме. Ларсен никогда не говорил об этом.

Что ты сделал, Свен? Что ты натворил тогда?

Остаток вечера Кристина потратила на то, чтобы пролить хоть какой-то свет на эти вопросы. Она искала в Интернете любое упоминание о конфликтах Свена Ларсена с законом – безуспешно. Она звонила матери, и та многозначительно заявила, что Свен с самого рождения находится в тюрьме собственных иллюзий, заблуждений эгоцентризма и содержится там поныне в самом жестком режиме. Кристина даже не постеснялась побеспокоить Марка Йове, несмотря на то, что приближался полуночный час. Заспанный голос на том конце телефонной линии ответил, что он рад помочь фрекен Ларсен в любое время суток, но для того, чтобы поднять полицейские архивы ранее девяностого года требуется специальное разрешение прокурора.