Саван для блудниц - Анна Данилова Страница 14

– Правильно, мы так и сделаем. У меня за углом машина, я могу тебя подвезти…

– Да нет, я сам.

– Виктор, а ты не должен был Льдову деньги?

И тут вдруг Кравцов покраснел, уши его, прикрытые русыми волнистыми прядками, просто запылали.

– Нет, а с чего вы взяли?

– Я тебе позвоню, – уже более жестко ответил ему Шубин и, резко развернувшись, пошел в сторону проулка, где оставил машину. Он вдруг понял, что потерял целый час.

* * *

– Вот, пожалуйста, угощайтесь. – Ларчикова протянула Крымову коробку, полную шоколадных конфет. – Это меня ученики балуют…

На Татьяне Николаевне был темно-синий бархатный халат, то и дело распахивающийся на пышной высокой груди, плавно переходящей в белую лебяжью шейку, увитую тщательно уложенными тонкими локонами, сладковато пахнущими лаком. Маленькая головка Ларчиковой была словно сделана из фарфора – такая же хрупкая на вид, с матовым бело-розовым личиком, искусно расписанным тонкой кистью художника (выразительные темные глаза, четко очерченные темно-розовые губки «вишенкой», кукольно-аккуратный носик) и высоко забранными в небрежно-изящную прическу волосами цвета августовской соломы. «Такую женщину хочется съесть, – подумал Крымов, – а потом закусить соленым огурцом – до чего приторна, аппетитна и вместе с тем как будто ядовита…»

– … Я говорю им, что конфеты нынче дороги, что мне незачем делать такие подарки, но 8 Марта – это святое, отвечают мои ученики… У меня секретер набит коробками с печеньем и пачками поздравительных открыток. Приятно, знаете ли… Я понимаю, что вы пришли ко мне не чай пить, но все равно, мы же интеллигентные люди, должны немного привыкнуть друг к другу, чтобы потом спокойно поговорить обо всем.

Крымов подумал, что если такие дуры, как Ларчикова, учат детей, то обществу действительно грозит полное разложение. И незамедлительное. Тем более что на коробке шоколадных конфет, которыми она его угощала, стоял штамп недельной давности – ей не могли подарить на 8 Марта шоколад, произведенный в апреле. Значит, он был куплен либо ею самой, либо ее любовником, поскольку она не замужем (он понял это, когда мыл руки в ванной комнате, в которой напрочь отсутствовали следы ПОСТОЯННОГО мужского пребывания). Что касается его предположения насчет любовника, то у такой знойной полногрудой самочки, какой была Ларчикова, просто не может не быть любовника. Она и Крымова уже записала в свой арсенал как потенциального сексуального дружка, это тоже бросалось в глаза. Во всяком случае, Крымов был уверен, что протяни он только руку, и этот спелый, с червоточинкой плод с готовностью упадет ему в ладонь… Об этом свидетельствовали ее многозначительные томные взгляды и вздохи, выставленная напоказ грудь и откровенное, ничем не прикрытое кокетство.

– Вадик Льдов… Боже мой, как представлю его в гробу, становится не по себе… Ну за что? И, главное, кто мог решиться на такое зверское убийство? Вам уже известны результаты экспертизы?

– К сожалению, нет.

– И как он вообще оказался в такую рань в классе? Некоторые говорят, что он пришел в школу еще вечером, другие утверждают, что утром. Вот бы узнать, когда же наступила смерть и от чего? Чем его убили?

И вдруг плечи ее затряслись, тело проняла крупная нервная дрожь, а потом Ларчикова так громко, в голос, надсадно, со стоном и, как ни странно, искренне разрыдалась, что Крымов даже удивился. Вот уж чего он не ожидал, так это рыдания по поводу смерти ученика.

Успокоившись, Татьяна Николаевна извинилась, пробормотав при этом: «Не выдержала… Крепилась-крепилась, а тут не смогла…» – после чего шумно высморкалась, сходила в ванную умылась и, вернувшись, отпила немного чаю.

– Вы хотите поговорить со мной про снимки? – спросила она обреченным тоном. – Спрашивайте, но я ни в чем не виновата…

Поскольку Крымов был не в курсе, Ларчикова рассказала ему о том, как Вадим Льдов с Виктором Кравцовым решили над ней подшутить. Поздно вечером, когда она оставалась в классе одна, разделись в мужском туалете, находящемся буквально через стенку, и решили сфотографировать свою классную руководительницу рядом с голым Льдовым.

– Представляете, он подошел ко мне сзади и обнял меня… А получилось так, будто мы оба раздетые, потому что он оголил мое плечо… – И Ларчикова принялась рассказывать в подробностях обо всем, что произошло в тот злополучный вечер, как делала это совсем недавно, обращаясь к своим ученицам.

Она оправдывалась, и было видно, что эта история с фотографиями доставила ей немало неприятностей, поскольку директор школы ясно дала понять, что ждет ее заявления об уходе.

– А мне можно взглянуть на эти снимки? Ведь вы же не маленькая и прекрасно понимаете, что после того, что произошло, вы – одна из подозреваемых… – Он нарочно сказал это, чтобы чуточку припугнуть Ларчикову и посмотреть, как отреагирует она на эти слова.

– Снимки? Пожалуйста… – Она покраснела и с готовностью достала из секретера, в котором действительно виднелась стопа конфетных коробок и красивые бутылки, голубой конверт со снимками.

Сделанные непрофессионально, явно случайные кадры действительно могли бы послужить компроматом против Ларчиковой, если бы не выражение ее лица на них: испуганное и злое одновременно. Но какова идея?! И, главное, зачем подобное понадобилось этим пацанам?

– Может, они хотели отомстить вам за что-то? Не могут же ученики ни с того ни с сего подшутить так жестоко? Разве они не понимали, что может последовать за этими снимками? Татьяна Николаевна, если вы хотите, чтобы я отыскал настоящего убийцу Льдова, мне необходимо выяснить, не было ли неприязненных отношений у вас с ним, и только после этого я смогу уже более спокойно вести расследование…

Крымов валял дурака, говоря ей это, поскольку у него не было ни малейших причин подозревать Ларчикову в убийстве ученика: перед тем как поехать к ней, он дождался результатов звонка Щукиной в морг, Чайкину, который производил вскрытие трупа Льдова, и узнал, что смерть парня наступила приблизительно в семнадцать часов пятого апреля, то есть в понедельник вечером, когда в школе было полно народу. В это время Ларчикова, как удалось ему выяснить из телефонного разговора с директрисой школы, находилась с остальными учителями в актовом зале, где проводилась репетиция концерта, посвященного выпускному вечеру. Ларчикова принимала в ней самое активное участие и никуда не отлучалась. Что же касается самоубийства Голубевой, то девочка выпила гремучую смесь – огромное количество фенобарбитала – около полуночи, тоже пятого апреля, что в принципе исключало возможность убийства: ведь в квартире находились родители девочки и никаких посторонних следов в ее спальне не обнаружили. Да и на стакане были лишь отпечатки пальчиков Наташи.

Другое дело, что Ларчикова могла нанять какого-нибудь подонка, чтобы тот за бутылку водки совершил это кровавое дело – примеров найма подобного рода киллеров-алкоголиков было в городе уже вполне достаточно. Оставалось только доказать причастность классной руководительницы к убийству своего ученика, а вот это как раз было бы делом не из легких. Но это лишь одна из многочисленных версий. Еще одна, причем самая приемлемая относительно этой школы, – наркотики. Среди старшеклассников наркомания была распространена настолько сильно, что во время рейдов милиции чаще всего попадались ученики именно этой, семьдесят шестой школы. И что бы ни говорила Вероника Льдова о том, что ее сын не нуждался в деньгах и что у него якобы все было, деньги никогда не бывают лишними, да и что такое для нее большие деньги – тоже вопрос, поскольку все, как известно, относительно. Она могла просто не знать об истинных запросах своего сына. Вадим мог вляпаться в историю с наркотиками, продать пусть даже и небольшую партию, а затем обмануть поставщика с оплатой. Обычная история. А то и вовсе придумать байку о том, что пакет с ценным порошочком у него украли или что-нибудь в этом роде. За это, как правило, и убивают. Но как доказать это? Остается одно – следить за Кравцовым.