Семь дней - Деон Мейер Страница 14

Гриссел спросил Нкхеси, где он нашел фотографии Слут — те, что в белом конверте.

Нкхеси замялся на секунду, а потом подошел к тумбочке справа от кровати. Гриссел отметил, что в тумбочке два ящика и под ними — дверца. Нкхеси выдвинул второй ящик.

— Идите взгляните сами, — пригласил он с едва скрываемым неодобрением. Сам же поспешно отошел назад, как будто содержимое ящика было ядовитым.

Гриссел подошел поближе и сразу увидел вибратор, длинный и толстый, чудовищно правдоподобная имитация пениса. А под ним — коробка, в котором его привезли. На коробке крупными буквами было написано: «Вибратор „Большой мальчик“».

— Ее дружок, — заметил Нкхеси. — А под ним альбом.

Гриссел молча достал фотоальбом и раскрыл его.

На обложке он увидел серебристую наклейку с именем фотографа: «Анни де Вал». И адрес: Де Ватеркант.

Внутри он увидел другие фотографии Ханнеке Слут, в том же стиле, как и на снимках из белого конверта. Ее снимали в разных позах; на страницах формата А4 умещалось по одному. Она предстала перед ним в разных позах, в разных платьях и блузках с низким вырезом, но фотографий в стиле ню он больше не нашел. Восемь последних страниц оставались пустыми.

— Вы вынули только три снимка?

— Да. Два для досье. И еще один, где она голая; мне не хотелось, чтобы это видела ее мать, — очень серьезно ответил Нкхеси.

Гриссел попробовал запихнуть фотоальбом обратно, под вибратор и коробку, но у него ничего не получилось. Пришлось вытаскивать коробку, отложив альбом в сторону. На коробке он прочел: «„Большой мальчик“ на самый взыскательный вкус! Мультискоростной реалистичный вибратор. Настоящий герой-любовник! Он доставит вам полное удовлетворение. Проникает глубоко, дарит радость. Настоящим мужчинам далеко до этой горячей штучки! Батарейки в комплекте».

Гриссел поднял голову и увидел, что Нкхеси выжидательно смотрит на него.

— Томми, — сказал он, — мы живем в странном мире.

— Да, — ответил Нкхеси на коса, покачав головой и поправив очки.

Когда они спустились к машинам, Нкхеси попросил его расписаться за ключи от квартиры. Гриссел расписался и заметил, как Нкхеси вздохнул с облегчением. Он как будто сбросил с плеч огромный груз.

Перед тем как уехать, Гриссел вдруг вспомнил еще кое-что:

— Томми, наверное, мой вопрос покажется вам странным, но… не встречался ли вам в ходе расследования человек… он мог быть кем угодно… который упоминал о каком-то «коммунисте»?

— О коммунисте?!

Его изумление само по себе могло служить ответом.

— Ладно, Томми, не берите в голову. Просто полковник вчера обмолвился кое о чем…

Нкхеси покачал головой:

— В ходе расследования я столкнулся лишь с шайкой капиталистов…

С дороги Бенни позвонил Алексе и сказал, что едет. Ее голос показался ему рассеянным и далеким, как будто он утратил для нее значение. Сердце у него упало.

Самое печальное, что он ее не понимает, хоть и старается, и сознает, как она страдала. У нее такой огромный талант!

Три месяца назад она впервые после долгого перерыва поднялась на сцену и спела с «Ржавчиной», любительской группой, исполняющей рок и блюз. Группа называлась так не случайно, потому что в нее входили четыре обитателя пригородов, принадлежащих к так называемому среднему классу. И по возрасту их никак нельзя было назвать молодыми. У них ушло пять месяцев, чтобы счистить ржавчину с каждого в отдельности и со всех вместе и выучить несколько старых, классических номеров. Они надеялись, что их будут приглашать на свадьбы и вечеринки. Бенни несколько раз приглашал Алексу на репетиции. Она все время отказывалась, но неожиданно приехала в старый муниципальный досуговый центр в Вудстоке, где они встречались. Вначале она только сидела и слушала с каменным лицом, а они старались изо всех сил не опозориться. Все прекрасно понимали, кто такая Ксандра Барнард. И вдруг, в перерыве, она спросила:

— А вы знаете See See Rider Ма Рейни? [2]

И Винс Фортёйн, их ведущий гитарист с вытатуированным на мускулистом плече якорем и маленькими глазками, которые зажмуривались от удовольствия, когда у них все получалось как надо, ответил:

— Песня клевая, но, пожалуй, слишком уж оптимистичная для Ма!

Алекса согласилась, едва заметно улыбнувшись и кивнув. Винс и барабанщик, Яп, с длинной сивой гривой и постоянно зажатой во рту сигаретой, начали играть. Гриссел и усатый ритм-гитарист Якес Якобс прислушались и тоже вступили, сильно и красиво. Алекса взяла микрофон и повернулась к ним спиной. И запела.

Главное, он-то все время смутно надеялся, что она будет выступать с ними. Не постоянно, но, может быть, время от времени. По особым случаям. Конечно, он понимал, что слишком много хочет, и все же… Но тем вечером, стоило ей запеть, Бенни сразу понял, что им до нее далеко. Не тот класс!

Тогда Алекса подошла к микрофону в первый раз за много лег, но все сразу стало ясно и понятно. Все остальное отступило на второй план. Она ничего не утратила: ни чувства, ни мелодики, ни умения следовать их ритму и стилю… И конечно, прежним остался голос: красивый, с богатым диапазоном. И ее обаяние.

Своим участием она сразу же подняла их планку, звук, возможности. При ней и они зазвучали по-другому.

Когда она допела, они зааплодировали, и она сказала:

— Нет-нет, не надо.

А потом спросила, почти не скрывая страстного желания петь еще:

— А вы знаете Tampa Red, She's Love Crazy?

Винс только кивнул в ответ; ее пение вдохновило его, ему и самому не терпелось сыграть.

И Алекса снова запела.