Малавита-2 - Тонино Бенаквиста Страница 14

Магги, с садовым шлангом в руках, наблюдала за ними издали и жалела, что не слышит ни слова из их шушуканья. Она без всякого восторга занималась садом, пришедшим со времени ее отъезда в полное запустение: на тамариск жалко смотреть, смоковница в этом году почти не плодоносила, розы явно не переживут зиму, а белый лавр совсем зачах.

— Сегодня ведь суббота? Придет машина с пиццей. Сходи купи четыре штуки, — попросила она Фреда. — С салатом будет вполне достаточно.

Просьба, высказанная твердым тоном, не подлежала обжалованию. Фред снял трубку и, не набирая номера, привычно подождал ответа.

— Боулз? Я иду за пиццей. Могу сходить и один — смотрите сами. Может, и на вас захватить?

Федеральный агент знал, что в присутствии семьи Фред гораздо меньше способен на глупости.

— Овощную, без сыра.

Накинув кожаную куртку, Фред спустился в деревню, на центральную площадь, где пересекались дороги из Монтелимара и Дьельфи. Он остановился у бистро заказать два пастиса, которые собирался выпить с «пиццайоло» прямо у его машины. Это был ритуал, соблюдавшийся и зимой, и летом.

— Глядите-ка — писатель, — сказал тот, вытирая испачканный мукой потный лоб. — Вот ведь ругает, ругает мою пиццу, а все равно приходит за ней.

— Ну, с тестом вы, кажется, что-то уже поняли, а вот над начинкой вам еще работать и работать.

Фреду удалось найти общий язык с жителями Мазенка: те считали его творческой личностью, укрывшейся от мира в своем замке, чтобы творить сутки напролет. С другой стороны, он был веселый малый и мог потрепаться с деревенскими сплетниками, выпить с местными пьяницами и приласкать собачку какой-нибудь старушки. Продавец пиццы Пьер Фулон был одним из немногих, чье расположение Фред действительно хотел завоевать.

— Скоро вы перестанете ругать мою пиццу, писатель.

— Почему? Вы что, собираетесь отправиться на учебу к Матео, в Неаполь?

— Да нет, просто мне придется закрыть лавочку.

— …Правда?

— Правда-правда.

— Беру все свои слова обратно. У вас отличная пицца, особенно «кальцоне».[10]

— Кроме шуток. Закрываюсь я.

Чувствовалось, что ему хочется поделиться.

— Не выходит у меня ничего, надо продавать грузовик.

— Но… Вы же сами недавно говорили, что вас уже знают повсюду в округе.

— Верно.

— Знаете, у моей жены в Париже есть заведение, похожее на ваше, еда навынос, что-то в таком роде. Если у вас сложности с бухгалтерией, она могла бы вам что-нибудь посоветовать.

Пьер Фулон, бывший шофер-дальнобойщик, за долгие годы работы исколесил всю Европу. Однажды, устав от такой жизни и осознав, что не видит, как растет его младшенькая, он уволился на свой страх и риск, чтобы поставить все на осуществление давней мечты, пахнувшей мукой и томатным соусом. Он купил грузовичок и лицензию и, преодолев первые трудности, стал местным «пиццайоло», объезжая каждую неделю семь или восемь окрестных деревень. Вечером, всегда в одно и то же время, он возвращался домой, чтобы поиграть с младшенькой, особенно любившей его пиццу с анчоусами.

— Да нет, дело не в бухгалтерии.

Фреду уже было не отвертеться от этого потока откровений, без которого он вполне мог бы обойтись. И зачем только он завел этот разговор? Теперь его не остановишь…

— Так в чем же проблема? — без всякого интереса спросил он.

Для финансирования своего предприятия и оплаты грузовичка и пекарни Пьер Фулон был вынужден сдать внаем единственное свое достояние — большую трехкомнатную квартиру в Монтелимаре. Сам же с семьей перебрался в деревню, где начал новую жизнь. Однако положение его было довольно шатким, бывали месяцы, когда какая-нибудь сотня евро могла нарушить это неустойчивое равновесие.

Интересно, почему люди всегда рассказывают о своих проблемах с такими жуткими подробностями, подумал Фред. Ему казалось просто неприличным доверяться малознакомому человеку, да еще и показывать ему свою слабость.

— …Но настоящие заморочки начались год назад, — продолжал тот.

Его жилец вдруг перестал платить за квартиру. Пьер Фулон ждал, пытался договориться, предложил ему даже переселиться в сарай — удобств, конечно, немного, но зато бесплатно, но наглый жилец смеялся ему в лицо.

Фред едва слушал его и молился, чтобы «пиццайоло» занялся наконец тестом. Две пиццы «кальцоне», две неаполитанские и одна овощная без сыра сами собой не образуются, не торчать же тут весь день, тем более что он вполне может жаловаться на судьбу, одновременно замешивая тесто, черт бы его побрал!

— Я хотел подать на него жалобу, но социальные службы ее отклонили: нельзя выставлять человека на улицу среди зимы. Но я вам главное скажу: парень-то, оказывается, при деньгах! Он там у меня еще и покер организует!

Где Фред будет брать пиццу, если Пьер Фулон прикроет свою лавочку? Он уже попробовал две-три пиццерии в Монтелимаре, но ни одна его не устроила. О заморозке и прочих подобных мерзостях не может быть и речи. Тогда что?

— А еще соседи сообщили о неполадках с водой и каком-то строительном шуме в квартире, и это мне совсем не понравилось. Тогда я решил сам туда наведаться, знаю, что не имел такого права, но у меня был дубликат ключей.

Самому готовить? Но для этого нужно оборудование, обычная плита не дает необходимого жара. Поставить печь для пиццы прямо в саду? Так за ней придется ухаживать не меньше, чем за бассейном, не говоря уж о работах, о запросе на разрешение — хлопот не оберешься.

— Я не успел ничего разглядеть, как этот козел-жилец вызвал полицию. Он даже заявление подал о взломе. По закону имеет право.

Теперь над Пьером Фулоном висели лишение свободы и штраф в пятнадцать тысяч евро.

— Надеюсь, меня возьмут на старую работу — чтобы рассчитаться с долгами.

— А вы подумали о тех, кто останется без вашей пиццы? Надо бороться, должно же быть какое-то решение. И когда вы справитесь с этим испытанием, то поймете, как верна пословица: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».

Но тот не понимал, как такой удар судьбы может оказаться на пользу.

— Единственное утешение для меня, — сказал Фред, — это то, что я никогда не увижу больше в вашем меню этой гадости — гавайской пиццы. Ананас и кукуруза на одной лепешке? Ффффуууу…

* * *

Дома у родителей Уоррен утратил свой обычный юмор — тот самый, которым он так умело пользовался с детства, защищаясь им наподобие доспеха от посягательств на свою личность. Он не посмеивался больше ни над литературными амбициями отца, ни над коммерческими экспериментами матери, мучаясь вопросом, не пора ли объявить им о своей связи с Леной. До сих пор он скрывал от них эти отношения, боясь, что они воспротивятся его решению, как это было с его работой. Когда ему предложили салата, он чуть не ляпнул, что влюблен в девушку-вегетарианку, которая здорово готовит водоросли и тофу. Когда заговорили о грозе, которая, возможно, разразится после обеда, он чуть не добавил, что его девушка ужасно боится грома и что это отличная причина, чтобы на ней жениться. Однако, слушая, как отец спрашивает его: «Ты что, не ешь краешки пиццы?», как мать жалуется на слишком большие отчисления на соцобеспечение, глядя, как сестра возится с мобильником, Уоррен решил, что подходящий момент еще не настал, и тут же засомневался, настанет ли он вообще когда-нибудь. Он дожидался конца обеда, чтобы сразу помчаться в Монтелимар и до вечера пробыть у своей возлюбленной. Но когда он встал из-за стола, отец сказал ему: