Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова Страница 14

– Он! И плакат велел распечатать.

– Что это ему неймется? – с тоской спросил Генка сам у себяи развернул на столе плакат. – Ты не знаешь?

Плакат был ужасен, и на бумаге это было особенно понятно. Начерном фоне красные прямоугольники, а в прямоугольниках зеленый готическийшрифт. Как известно, если по-русски писать готическим шрифтом, разобрать, чтоименно написано, вообще невозможно.

– Ого, – издалека сказал Дима Савченко, не имевший к плакатуникакого отношения и по этой причине абсолютно уверенный в себе. – Это ктоваял? Ты, Генк?..

И народ, обрадовавшись развлечению, стал подтягиваться из-засвоих столов, вооруженный кофейными кружками, сигаретами и пепельницами.

– А что? По крайней мере, броско!..

– Нет, вот здесь надо написать «Нигде кроме, как вМОССЕЛЬПРОМЕ», и тогда будет отлично!

– А это чего реклама-то? И вообще это – реклама?..

– А кто макет утверждал? Первый раз вижу, чтоб генеральныйтакой макет подписал!..

– Да он не видел! Он только сегодня увидел, потому что этодолжно завтра в расклейку пойти, а у нас… видите что? – Это вступила АнечкаМиллер, которой хотелось дать пояснения. Она была немного влюблена в Генку,отчасти ему сочувствовала и слегка злорадствовала, ибо Генка за все время ееработы в конторе ни разу не обратил на нее внимания.

Анечку раздирали противоречия – с одной стороны, ейхотелось, чтобы генеральный Генке навалял, а с другой стороны, ее тянулокаким-то образом его спасти. Может, если она спасет, Генка обратит на неевнимание?!

– Как завтра в расклейку? А печатать когда?!

– Да сегодня должны были печатать, о том и речь!..

Генке надоело представление, в котором он исполнял рольдрессированного медведя, причем дрессированного не слишком хорошо. Однимдвижением он смахнул со стола плакат, так что все отшатнулись, и грозно спросилу Анечки, что именно просил передать ему генеральный.

Анечка испуганно выкатила черные мышиные глазки.

– Ну, только то, что на совещании ты должен всем объяснить,в чем именно креатив и смысл подхода… и все.

– Отлично! – Генка скатал плакат туго-туго, глянцевая бумаганеприятно поскрипывала у него в руке. – В таком случае все свободны! Я никогоне задерживаю!

Кто-то из девиц непочтительно фыркнул, Савченко сообщил, чтоон такой красоты век не видывал, и все разошлись. Анечка порывалась что-тосказать, но Генка отвернулся от нее. Она постояла-постояла и тоже ушла.

Генка кинул скатанный в трубку плакат на пол, где он тут жеразвернулся с медленным шорохом. Генка подвинул кресло так, чтобы не видетьплаката. Лучше всего было бы к совещанию придумать что-нибудь абсолютно новое исовершенно гениальное, такое, от чего генеральный пришел бы в экстаз, а всеостальные художники, вроде придурка Савченко, осознали, как они мелки ибесталанны по сравнению с Геннадием Зосимовым, но было совершенно ясно, чтоничего не придумается.

Он просто не мог думать о плакате, генеральном, полноцветкеи кегеле! Жизнь рухнула, а тут какие-то плакаты и кегели!..

Впрочем, рухнула она не вчера, жизнь-то.

Геннадий Зосимов считал, что все рухнуло, когда он стольнеобдуманно женился на Кате Мухиной. Впрочем, тогда он ни о чем не задумывался.Он был влюблен, молод, слегка безумен от молодости, любви и сознания того, чтоего полюбила «такая девушка».

Катя Мухина училась на филфаке и была малость не от мирасего, то есть точно знала, кто такие «малые голландцы», чем именно знаменитДжованни Пиранези и что лестницу во внутреннем университетском дворе сработалВаллен-Деламот. Девушки с филфака питерского университета котировалисьвысоко!.. Сюда не попасть «просто так», «с улицы», и у него репутация не хуже,чем у столичного, а филфаковское девичье сообщество было совсем особого рода.

Парни чрезвычайно гордились, если им удавалось заполучитьтакую девушку, и, представляя в компании Машу или Дашу, непременно уточняли,что «она с филфака».

Катя Мухина была не просто утонченная интеллектуалка. Онабыла дочерью очень большого человека, и романтическому Генке Зосимову Катинародословная немного прибавляла энтузиазма. Да и мать, обычно относившаяся к егороманам с бурным неодобрением, на этот раз притихла, наблюдая за развитиемсобытий.

– Упустишь ее, – сказала она ему, после того как Генка первыйраз привел Катю на «чай с вареньем», – из дому выставлю и обратно не пущу!..Бог дурака, поваля, кормит!.. Тебе счастье само в руки плывет, ты это хотьпонимаешь?! Умная, тихая, да с таким отцом!

И постучала его по лбу алюминиевым холодным пальцем.

И Генка уверовал в свое счастье, само плывущее в руки, иводил Катю на модные выставки, и знакомил с модными художниками, и однаждынаписал на асфальте под ее окнами розовым мелком «Гена любит Катю» и нарисовалсердце, пронзенное стрелой. Он караулил, когда она выйдет на балкон, и онавышла, и тогда он бросил ей охапку рыжих осенних бархатцев, привезенных сбабушкиной дачи. Они не долетали до второго этажа, рассыпались и валились наасфальт, прямо на пронзенное розовой стрелой сердце, с тихим сухим шелестом, аКатя, растерявшаяся от счастья, пыталась их ловить, а Генка собирал и сноваподбрасывал, и наконец она поймала один цветок и прижала к груди!.. Когда оницеловались на лестнице, рыжий цветок все время лез им в щеки и губы, как будтохотел остановить их безудержные поцелуи, помешать, разлучить, и Генка швырнулего на лестницу, но Катя подобрала и сказала, что засушит его и будетрассказывать внукам, как дедушка Гена когда-то ее любил!..

Она очень быстро ему надоела.

Столичной барышни из нее никак не получалось, хоть она ибыла «с филфака». Книжки интересовали ее больше, чем тусовки, в современномискусстве, которым так восхищался Генка, она ничего не понимала, этническийджаз ее почему-то смешил, а про модного художника Кулебяку, писавшего исключительноавтопортреты, Катька однажды тихонько выразилась, что он «с приветом».

– Да это же у Алексея Толстого описано, – оправдывалась она,когда Генка заорал, что она деревенская дура и ничего не понимает в искусстве,– в первой части «Хождения по мукам»! Как же ты не помнишь?! У Ивана Ильича вквартире была «Центральная станция по борьбе с бытом», и они все там собирались– Сергей Сергеевич Сапожков, Антошка Арнольдов и художник Валет. У Валета нащеках были нарисованы зигзаги, он этим очень гордился и писал исключительноавтопортреты! И они все были «с приветом», просто от молодости и от духасвободы. Им казалось, что автопортреты и зигзаги – это и есть свобода.

Генка ничего не знал ни про какого Валета, зато точно знал,что по Кулебяке весь Питер сходит с ума, что попасть к нему в мастерскую на«первый показ» удается единицам, что, по слухам, он «пошел на Западе» и егодружбы добивается сам Тимоти фон Давыдович, исключительно уважаемый в узкихкругах художник, оформлявший самые модные клубы, вроде «7roub-лей» и «ТосКаНа!..»!