Во власти мракобесия - Андрей Ветер Страница 14

– Привет, ребята. Сто лет не виделись, – проговорил он. – Рад, что вы заехали.

– С Новым годом, Боречка! – Вера поцеловала его в щёку.

В комнате они увидели незнакомого человека чуть старше тридцати.

– Это Алексей Нагибин, – представил его Борис.

Смеляков пожал Нагибину руку. Лицо Алексея показалось ему знакомым.

– Мы раньше не встречались?

– Не припоминаю, – признался Нагибин.

– Он на телевидении работает, – пояснил Борис. – Может, ты репортаж какой-нибудь на Петровке снимал? – подсказал Жуков. – Виктор до недавнего времени в МУРе трудился.

– Я там не раз бывал, – сказал Нагибин. – Могли и пересечься где-то…

– Да, где-то я вас видел.

Нагибин был знаком с семьёй Жуковых давно. Его отец служил в КГБ с Николаем Константиновичем, отцом Бориса, но нелепо погиб, когда Алексей ещё учился в школе. Николай Константинович считал своим долгом оказать Алексею протекцию и помог при поступлении на факультет журналистики МГУ, затем пристроил его в газету «Московский комсомолец». Там Нагибин мог бы просидеть до конца жизни, пописывая незатейливые статейки, но после августовского путча 1991 года произошли такие крутые перемены в жизни страны, что они затронули всех от мала до велика. Президент России объявил о создании нового телевизионного канала «Россия», и Алексея пригласили в объединение «Республика» в программу Александра Радова «Nota Bene», он стал много ездить по стране. Программа рассказывала обо всём: язычниках, политиках, экстрасенсах, наркоманах, ночных клубах, однако, несмотря на почти полную вседозволенность, «Nota Bene» потихоньку загнулась. Впрочем, Алексей не удивился произошедшему: он видел, что на Российский канал отовсюду хлынули не профессиональные журналисты и режиссёры, а все, кому по той или иной причине хотелось сменить обстановку и сделать карьеру на новом месте, пробившись на телевизионный экран. И если Алексею нравилось осваивать премудрости новой специальности, проводить ночи напролёт за монтажным столом, учиться операторскому искусству, чтобы стать настоящим мастером своего дела, то иные его коллеги чувствовали себя вполне удовлетворёнными, стряпая скороспелые «жареные» сюжеты. Алексея направили на новый проект, называвшийся «Будни». Нагибин рассказывал о повседневном труде рабочих, художников, милиционеров, крестьян, побывал и в кабинетах Лубянки, и на подмостках эротических театров. Всюду ему было интересно. Не вдохновляли только одни люди – политики. Алексею выпало брать интервью почти у всех молодых политиков, но ни Григорий Явлинский, постоянно оглядывавшийся на своего советника, ни Анатолий Чубайс, говоривший с вдохновенной убеждённостью о сказочных перспективах приватизации, ни Борис Немцов, взахлёб рассуждавший об открывшихся перед ним политических горизонтах, ни все остальные не внушили Алексею доверия. Наоборот, от них разило нестерпимо знакомым комсомольским пустословием, правда, их речи звучали в основном энергичнее, чем выступления партийных вождей советских времён, но обещания были столь же сладкими и огромными. И это отталкивало.

– Где-то я вас определённо видел, – убеждённо повторил Смеляков, глядя на Алексея. – Но никаких интервью я вам не давал…

Нагибин пожал плечами.

– Давайте-ка все за стол, – позвала Лена. – Я всего накупила… До чего ж удобно стало: всё в магазине есть. В любом киоске можно и ветчину купить, и вино, и торт.

– Да, – согласилась Вера, – пять лет назад о таком красивом столе можно было только мечтать…

– За встречу, – предложил Борис, когда все собрались за столом.

– И после этой рюмки перейдём на «ты», – добавил Нагибин, обращаясь к Виктору и Вере.

– Интересно было бы знать: чем дышит телевизионный мир? – спросил Виктор. – Мне эта область совершенно незнакома.

– Телевидение? Купается в страстях, – сказал Нагибин. – Жаждет денег. Но знаете, наше объединение «Республика» на сегодняшний день единственное, где нет рекламы.

– Скоро и вам впихнут её, – мрачно хмыкнул Борис.

– Пока держимся.

– Реклама приносит бешеные деньги. А сейчас деньги – единственная цель для подавляющего большинства. Мир сошёл с ума…

– Согласен, – кивнул Алексей. – Сейчас очень много мелких частных фирм появилось, которые делают рекламные клипы и всякую прочую заказную продукцию. А так как телевизионная аппаратура стоит очень дорого, то бандиты просто начали охоту за телевизионщиками.

– То есть?

– Нападают на съёмочные группы, отнимают телекамеры, – сообщил Алексей. – Знаете, сколько стоит «бетакам»? [9]Примерно двадцать пять тысяч долларов. Четыре удачных нападения – вот тебе и сэкономленные сто тысяч «зелёных». Как нам защитить себя? Моего приятеля исколотили так сильно, что он в больницу попал… Многие отказываются выезжать на съёмку без охраны. Но ведь мы не инкассаторы. Кто нас охранять будет?

– Вот вам и законы капитализма, – произнёс Борис.

– Не сваливай, пожалуйста, в одну кучу капитализм и бандитизм, – сказала Лена.

Борис проигнорировал слова жены и посмотрел на Виктора.

– Знаешь, раньше были хоть какие-то нормы морали. Люди спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо. Сейчас такого вопроса в нашей стране просто не существует. Вопрос ставится иначе: выгодно или невыгодно. Этим определяется каждый шаг. Разговоры о нравственности – чушь. Если безнравственность приносит выгоду, то все без колебания ведут себя безнравственно.

– Тут ты перегибаешь, – не согласился Виктор. – Есть ещё нормальные люди.

– Назови…

– Совесть и честь для меня многое значат.

– Ты же понимаешь, о чём я… Один или два человека во всей стране или даже в одной Москве – не в счёт. Ну пусть даже десяток или даже несколько сотен… Нет, мораль умерла.

– К сожалению, у нас сейчас ненормальная экономика, – вставил Алексей. – Отсюда проистекает большинство проблем. Сейчас выгодно воровать и быть жуликом. Иначе не выжить.

– Да при чём тут экономика! Экономика вторична! – Борис вдруг взвился и громыхнул кулаком по столу. – У нас нет гражданского общества! Сейчас каждый живёт и борется только за себя. А в Советском Союзе было гражданское общество!

– Что-то раньше я от тебя такого не слышал, – удивился Виктор. – Не ты ли клеймил позором нашу социалистическую державу?

– Критиковать недостатки и хотеть изменить жизнь к лучшему – вовсе не жажда революции. Нет, Витя, я никогда не был революционером, потому что всякая революция несёт разруху. Но когда случился путч, этот проклятый ГКЧП… Я пошёл к Белому дому и стоял там всю ночь… Я дал себя обмануть. Поверил, что Ельцин сможет трепотню Горбачёва превратить в настоящее дело. Я ждал, что «свободный рынок» принесёт нам процветание… Святая наивность! Прав был отец, когда говорил, что частная собственность приведёт страну только к бешеному обогащению одних и к абсолютному обнищанию других. Ты ведь помнишь, Витя, с какой убеждённостью я стоял на своём. И вот мы получили «процветание». Сплошное узаконенное воровство. Ельцин развалил всё, что можно было развалить… Когда в октябре девяносто третьего я снова пошёл к Белому дому, опять на что-то надеялся… И уж никак не ожидал, что Ельцин посмеет стрелять в людей. Из автоматов, из пулемётов, из танков!