Тайна украденной пальмы - Марина Елькина Страница 14

— Александр Лаврентьевич! Здравствуйте! Вы меня не помните? Я — Ян Черский. Мы познакомились с вами на этапе.

Чекановский угрюмо, исподлобья поглядел на Черского и сказал:

— Да-да, кажется, припоминаю.

Черский был поражен той переменой, которая произошла с его неунывающим другом. Чекановский теперь редко улыбался и вообще никогда не смеялся. Он стал замкнутым, нелюдимым, необщительным.

— Что с ним?

— Он болен, мой мальчик, — ответил профессор Дыбовский. — У него душевное расстройство. Нам очень долго казалось, что он — несгибаемый, самый сильный, самый большой оптимист. Но ссылка подточила и его, уже тогда, когда позади оказались и тюрьма, и острог. Он занят наукой и будет заниматься ею до последнего вздоха, постарайтесь не обращать внимания на его болезнь. Он не любит, когда ему сочувствуют.

И Черский не обращал внимания. Он стал для Чекановского самым близким другом и самым любимым учеником.

Только теперь Черский становился настоящим ученым. Только теперь он учился делать выводы, классифицировать коллекции, ставить опыты.

Он никогда не хотел быть кабинетным ученым, поэтому радовался любой возможности поучаствовать в экспедициях своих друзей-исследователей. Восточные Саяны, сибирские реки, измерение вершин, составление геологических карт — все это увлекало Черского.

Письмо от академика Миддендорфа все-таки пришло. Академик писал, что коллекция Черского подтвердила его догадку и наделала шуму в ученом мире. И Черский снова вернулся к любимой палеонтологии. Это он в одном из путешествий открыл Нижнеудинскую пещеру — большое кладбище древних животных.

Он полюбил Иркутск за это счастье быть самим собой, быть нужным науке. Он писал статью за статьей, он работал по шестнадцать часов в сутки.

В его комнате ночами не гасли свечи. Глаза уставали, уставала спина, а надо было сделать то, написать это, отметить третье, не забыть четвертое.

Черский снимал комнату у бедной прачки. Домик маленький, и комнатка крохотная, а в соседней комнате — хозяйка с двумя дочерьми. Девушки с любопытством заглядывали в комнату постояльца: уж очень много у него камней, костей, каких-то приборов, книг.

А потом Черский узнал, что сестры никогда не обучались грамоте.

— Денег не хватает, чтобы в школу их отдать, — пожаловалась прачка.

— Я буду учить их бесплатно, — решил Черский и взвалил на себя еще и эту нагрузку.

Но девушки оказались способными, особенно младшая — Мавруша. Черский диву давался, как легко она схватывает самые сложные объяснения, с каким интересом вникает в научные вопросы, как быстро умнеет и взрослеет.

— Давайте помогу, Иван Дементьевич, — говорила она и часами переписывала рукописи Черского, без единой ошибки.

Она читала те книги, которые находила у учителя на столе, и Черский узнавал в ее пытливом уме самого себя. Он точно так же жадно впитывал в себя все новое и неизвестное.

Как хотелось ей побывать хоть в одной таинственной далекой экспедиции, куда уезжал на целые месяцы и годы ее учитель! Она говорила ему об этом, и он соглашался:

— Вот еще чуть-чуть подучишься, подрастешь, и я возьму тебя с собой. Ты будешь первой женщиной-исследователем.

За стеклами очков поблескивали улыбающиеся глаза, и Мавра не знала, серьезно он говорит или шутит.