Человек, которого я убил - Надежда и Николай Зорины Страница 14

Ошибкой было приходить сюда. Ошибкой было рассчитывать, что эта зрячая слепая мне поможет. Полина – новая комбинация кошмара.

Где, когда, при каких обстоятельствах я ее видел? И почему она заговорила о Кате? Зачем вытаскивать из сундуков прошлое, которое никак не применимо к настоящему?

Город все еще не проснулся. Я убегал прочь от агентства по совершенно безлюдной улице, она нисколько не изменилась за время нашего разговора с Полиной.

Где, при каких обстоятельствах я видел ее? И почему так важно сейчас это вспомнить? Этот страшный эпизод – всего лишь эпизод! – не поможет восстановить картину в целом, не поможет понять, почему я стал убийцей.

Луч восходящего солнца окрасил окно дома, мимо которого я проходил. Чья-то комната залита красным. Как когда-то та, другая комната. Я стоял у окна и смотрел на закат, один из тех, которые любила рисовать Катя. Я стоял у окна… Я готовился к чему-то очень важному. Для себя или для того, кто еще там находился? Комната была залита красным. Я боялся отойти от окна. Боялся того, кто находился вместе со мной в этой комнате, боялся сделать то, к чему готовился и что сделать было необходимо. Я стоял у окна и не мог оторваться от заката. Где, в каком пространстве находится это окно? Из окон моей квартиры не видны никакие закаты.

Телефонный звонок вывел меня из закатного транса. Я резко обернулся – и с размаху налетел на… закат. Точную копию, двойника, близнеца того, на который я так долго смотрел. В углу за шкафом, залитым красным, произошло шевеление. Громко стукнул, ударившись об пол, какой-то тяжелый предмет. Я поднял трубку – и все изменилось: появилась возможность дышать, отпала эта страшная необходимость доделать то, чему помешал закат. Не обратив внимания на упавший предмет, я выбежал из комнаты.

И наступило счастье, какого никогда не наступает в обычной человеческой жизни, только в фантазиях, за которые изо всех сил цепляешься. Такое огромное счастье, что выдержать невозможно. Я гнал машину, уносясь из кошмара в счастливейший сон.

Я гнал машину и не мог, просто физически не мог сбавить скорость, совсем как до этого не мог оторваться от заката. Движение – эта бешеная гонка – помогало мне уцепиться за те невероятные слова, которые я услышал по телефону, и не сойти с ума.

Страшный грохот, визг тормозов, человеческий крик и звон разбившегося стекла вывели меня из этого транса скорости.

Мокрый, закатного цвета асфальт был усыпан осколками. Безжизненное лицо девушки, лежащей на усыпанном стеклами асфальте, было тоже окрашено в закатный цвет.

Полина. Полина Лаврова. Теперь я все вспомнил.

По странному – смешному, мучительно смешному, потому что в тот момент я был в самой настоящей истерике, – стечению обстоятельств ее привезли в ту же больницу, где лежал мой отец. Почему я ни разу ее не навестил?

Потому что…

Гудение мотора и скрип шин в третий раз – и уже окончательно – вывели меня из транса, из транса воспоминаний, не позволив дойти до конца. Оборачиваясь, я зажмурился, боясь натолкнуться на отраженный в зеркале закат, на усыпанный стеклами в закатный цвет окрашенный асфальт. Но ничего страшного не произошло. Машина, затормозившая возле меня, была очень знакомой, но совершенно целой, обыкновенной, не пострадавшей ни в одной аварии. Из машины вышел вполне живой и здоровый человек, Беляев Семен Александрович, мой пропавший адвокат.

– Здравствуйте, Максим! – Он протянул мне руку. – Куда направляетесь в такую рань?

– Да так, прогуливаюсь, – не захотел я вдаваться в подробности.

– Дело хорошее! – весело согласился Семен Александрович. – Хотите, я вас подвезу?

– Да нет, не стоит, здесь недалеко, я ведь уже почти дома.

– Ну это как сказать! – Адвокат слегка нахмурился. – Садитесь! – Он взял меня под руку и настойчиво потянул к машине. – Есть одно небольшое дельце. Но вы не волнуйтесь, это ненадолго.

Я сел на переднее сиденье и вдруг понял, что в этой машине уже ездил. Причем много раз, а не только когда возвращался из тюрьмы на свободу. Все ощущения были знакомы: запахи, скрип дверцы, да и сам воздух был каким-то родным, моим собственным. Я просунул руку за сиденье, чтобы проверить одну мысль, которая меня ужасно взволновала.

– Пристегиваться не обязательно! – почти прикрикнул на меня Беляев и тут же смягчил свою грубость улыбкой. – Дороги сейчас абсолютно пустынны.

Но я успел нащупать этот предмет – маленький ламинированный кусочек картона. Незаметно достал, слегка приоткрыв ладонь, заглянул… Да, это была она – визитка Беляева, которую он мне дал… Не помню когда.

– Что вы на это скажете? – спросил я его уличающим тоном.

Адвокат, едва взглянув, поморщился:

– Ну да, это ваша машина. Если вы это имеете в виду.

– Это. Но почему?

– Вы дали мне на нее доверенность, – недовольно проговорил он. – Неужели забыли? В моей сел аккумулятор, и мы с вами договорились.

– Не помню, – почти грубо ответил я и отвернулся.

За окном мелькали дома и деревья, и с каждым кварталом все быстрее и быстрее.

– Потише! – прикрикнул я на него совсем уж грубо, но адвокат не удосужил ответом. – Нельзя ли ехать помедленнее? – попросил я, сдерживая злость, и повернулся к нему.

Никакого Беляева Семена Александровича, моего адвоката, в машине не было. За рулем сидел и гнал во всю мощь человек, которого я убил.

– Ты вспомнил не ту аварию, – проговорил он своим печально-проникновенным голосом. – Та почти и не имела никакого значения. По обыкновению, ты все перепутал.

Ужас и ярость накатили с такой силой, что потемнело в глазах.

– Какого черта, – заорал я на него, – ты делаешь здесь?!

– Ты должен пройти весь путь до конца и вернуться, – не замечая моей ярости, спокойно, тихо и печально сказал он. – Вернуться ко мне.