Поцелуй меня крепче - Надежда Черкасова Страница 14

Да, ее можно сломить физически, но не духовно. «Что ж, давайте поиграем, коль не шутите и раз уж вам пришла такая охота, которая пуще неволи».

Мила прекрасно знала правила игры, в которую ее вовлекли помимо воли: выбирается жертва, загоняется в угол и травится. Но прежде Мила играла роль охотника. Теперь, похоже, ее пытаются сделать дичью: заманили в ловушку и собираются травить. И что дальше? Дальше она проснется. А если нет? Что им всем нужно от нее? Решили посмеяться, поиздеваться или бабок срубить легко и по-крупному? Они рискуют в любом случае. Потому что, когда она выберется отсюда, ни один участник этой игры в живых не останется.

Однако тому, к кому обращалась мысленно Мила, видимо, было не до шуток. Неожиданно в комнату, опираясь одной рукой о стенку и держась другой за сердце, шаркающей походкой вошла уже знакомая старушка. Уж она-то на роль противника такой воительницы, как Мила Миланская, явно не годилась. Но раз ввязалась в игру, тоже бралась в расчет.

– Люсенька, детка, ты уже дома? – прошептала старушка, ловя открытым ртом воздух. – Что-то мне тяжко на сердце. Сходи покличь кого-нибудь… – Она не договорила и кулем повалилась на пол.

«Ну вот, – злорадно подумала Мила, – игра началась».

Не вставая из-за стола, она какие-то мгновения исподлобья наблюдала за неподвижной старушкой. Однако появившаяся в душе тревога незаметно отодвинула ее воинственные намерения на задний план. «Если уж совсем честно, то, в сущности, что плохого она мне сделала? Вон даже пирог испекла, – пронеслись в голове ни к чему не обязывающие мысли, но вдруг другая ударила словно обухом: – А вдруг она умрет! Как же я здесь одна-то? Ведь никто в этом сне, кроме нее, меня не любит!»

В мгновение ока, словно ужаленная, Мила вскочила с места и кинулась к лежащей без признаков жизни старушке. Она не ожидала от себя подобной прыти, когда дело касалось кого-то другого. Мила почти забыла о собственных физических страданиях, о том, кто она и где находится. Она уже не думала о том, почему это происходит именно с ней. Теперь Милу волновала лишь одна мысль: не опоздать! В следующий миг она уже бегала среди домов, не зная, есть ли там люди, и громко звала на помощь. Ей навстречу выбежала монахиня.

– Бабушка, бабушка умирает! Помогите, скорее! – закричала Мила и бросилась обратно в избу, где лежала без движения старушка.

За ней вбежала монахиня, крестясь на ходу и взывая к Богу о помощи и помиловании рабы Божией Степаниды.

Мила приблизилась к старушке и беспомощно склонилась над ней, понятия не имея, что делают в таких случаях. Она не помнила ни единого эпизода из своей жизни, когда кому-то требовалась ее помощь. Хотя, может, и требовалась, но вряд ли у кого хватало ума или смелости просить о чем-то таком Милу Миланскую: слишком недосягаема, слишком важная персона, слишком эгоистична и безжалостна.

Монахиня бросилась к полке, схватила стоящий на ней пузырек, быстро свинтила крышку и поднесла к носу старушки. По комнате разнесся резкий запах нашатырного спирта.

Старушка дернулась и пришла в себя, открыв глаза и недоуменно оглядывая собравшуюся компанию. Между тем монахиня уже обшаривала ее карманы. Достав коробочку с маленькими капсулами, сунула одну ей в рот. Увидев, что старушка жива и даже делает безуспешные попытки подняться, монахиня перекрестилась, благодаря Бога за оказанную милость.

Мила неожиданно для себя вдруг расчувствовалась и, прижав руки к груди, со слезами на глазах взирала на старушку, радуясь ее живучести и своей расторопности в спасении самого доброго и самого любящего сердца, какое ей когда-либо приходилось встречать. Ну и что, что это только сон. Ну и что, что она скоро проснется. Главное теперь – спасенная Милой бабушка, которая у нее появилась нежданно-негаданно и которую она, оказывается, очень боится потерять. У других – и такой, чужой, нет. Ей еще повезло, пусть даже только во сне. Хотя, конечно, это не ее бабушка, а Люськина. Но ведь в настоящем сне она и есть Люсенька, значит, и бабушка теперь ее.

– Что со мной? – спросила слабым голосом старушка. – Никак, опять сердце прихватило? Ты, Люсенька, извини меня, напугала я тебя. Марьюшка, спасибо тебе, что подсобила, дай Бог тебе здоровья, добрая душа.

Монахиня и Мила помогли старушке подняться, уложили в постель, укрыв одеялом. Та еле дышала, лицо бледнее бледного, зато глаза сияли от счастья, когда она смотрела на внучку.

– Все хорошо, бабушка, теперь все хорошо. Ты поспи, а завтра встанешь, тебе уже будет лучше. А я возле тебя посижу, пока ты не заснешь.

– Люсенька, родная, внученька моя единственная, я обязательно встану. Обязательно. Как же ты без меня-то? Ведь совсем пропадешь! Ты только не убегай больше, хорошо? Нет мне без тебя, кровиночки, жизни, – бормотала старушка, засыпая.

Марьюшка, выходя, поманила Милу за собой.

– Совсем ты бабушку не бережешь, – сказала монахиня, когда они оказались во дворе. – Всем скитом тебя опять по тайге искали. А ты вот сама объявилась. Ведь это она от радости чуть концы не отдала.

– От радости не умирают, – цинично заявила Мила.

– Это от горя не умирают. От него с ума сходят. А вот от радости еще как умирают. Ты просто жизни не видела, потому и не знаешь.

К ним подошли четверо монахов и Алексей, при взгляде на которого Мила почему-то смутилась. Вот уж никогда не замечала за собой подобной стеснительности, а тут поди ж ты – и глазки долу опустила! Он же смотрел на нее, не выражая ни радости, ни неприязни. Как на пустое место. Да и кто она ему, по сути, чтобы испытывать к ней хоть какие-то эмоции? Деревенская сумасшедшая, и только. Миле, как никогда раньше, захотелось проснуться.

– Нашлась, что ли? – сердито спросил монах постарше. – Ты бы поаккуратнее с тайгой-то. Небось, не в городе находишься. Ты же не зверь какой, чтобы по лесам-то рыскать. Да и бабушку зря не жалеешь. Любит она тебя. А ты вона как благодаришь ее. Не боишься зверя лесного – Бога побойся. Взрослая ведь уже барышня-то, а все ребячишься. Нехорошо ты с бабушкой поступаешь, ой как нехорошо!

Мила не привыкла, чтобы ее так всенародно отчитывали, но смолчала, чтобы не усугубить Люськину вину. Хотя какое ей до всего этого дело? Пусть сами разбираются. А она потерпит… пока не проснется. Потому что бабушку жалко. И с чего это она стала такой жалостливой? Мила себя совсем не узнавала.

– Спасибо вам, люди добрые, за беспокойство ваше о сирых и убогих! Да хранит вас Господь! – поклонилась Марьюшка монахам и Алексею. – Я пригляжу и за Люсенькой, и за Степанидой, расхворалась она что-то.

– Зови, если понадобится. – Монах собрался было уходить, но напоследок строго взглянул на Милу: – А ты, стрекоза, давай берись за ум. Поздно будет локти-то кусать, когда бабушка помрет. Никогда себе этого не простишь.

Монахи разошлись по своим избам. Алексей протянул Миле клочья от ее халатика со следами крови.

– Это я нашел в расщелине. Ты, видимо, упала с обрыва в темноте. Мы уже думали, что погибла, а тело звери растерзали. Даже не представляю, как ты самостоятельно смогла оттуда выбраться? – Алексей задумчиво разглядывал Милу.