Теория убийства - Эндрю Мэйн Страница 14

– Это всего лишь программа.

– Но в данном случае я с этой программой согласна, – говорит Лид. – Вынуждена согласиться. Хотя хотела бы перепроверить ее на тех данных, что есть у меня.

– Я могу вам открыть доступ на сервер, и вы сможете протестировать ее в режиме машинного обучения.

– Отлично, что бы это ни значило. – Она поворачивается к Галларду и Николсону: – Если этот парень убийца, то не потому, что у него поврежден мозг, я ничего такого не вижу. Да и вообще, откровенно говоря, я бы не придавала такого значения всем этим теориям про влияние лобных долей на поведение. – Она поднимает руку, чтобы остановить любые возникающие вопросы. – Да, да, серьезные травмы или длительное воздействие могут вызвать смену поведения и агрессию, но чтобы удариться головой и стать Ганнибалом Лектером – нет, такого не бывает. Должны быть другие симптомы. Маркус прогуливал работу? Ссорился с коллегами? Ругался матом?

– Нет, – отвечает Николсон, – ничего подобного. Маркус был отличным парнем.

– Вот, в этом и проблема. Есть клинические случаи, когда у людей после подобных травм начинало меняться поведение и появлялись девиации – от страсти к азартным играм до увлечения детской порнографией, – но они всегда проявляются постепенно. Как будто травма постепенно подтачивает их способность контролировать себя. И темная сторона постепенно выползает наружу.

– А может ли быть другая причина?

– Кроме физической травмы? На эти участки мозга можно воздействовать некоторыми химическими веществами. Опять же постепенно. Он бы заявлялся на работу под кайфом или в ломке. Сначала проявляются мелкие симптомы, и только потом человек сходит с ума.

– Хорошо, а мог быть наркотик, под действием которого он пошел на преступление? Может, ему подсыпали или подлили что-то?

Лин обдумывает такую возможность.

– Следы вещества могут быть в анализах крови и мочи. Следы ЛСД сохраняются в крови до пяти дней. Высокие дозировки можно определить по концентрациям некоторых веществ в волосяных фолликулах. Но чистые анализы все равно не будут гарантированным доказательством, что его не одурманили. – Она показывает рукой на экран: – Но это уже не моя специальность. Вы попросили определить, были ли у него повреждения коры лобных долей мозга, видимые на МРТ. Я ничего подобного на снимках не вижу. Это не значит, что повреждения полностью отсутствуют, но видимых – нет. И, похоже, ваш дорогой доктор Тео со мной в этом согласен. Еще вопросы?

С этими словами она начинает собираться. Николсон пожимает плечами, Галлард качает головой.

– Спасибо, – говорит Ван Оуэн. – Я вас провожу.

Я поднимаю руку.

– Подождите, короткий вопрос. А вам лично приходилось сталкиваться в практике со случаями изменения поведения после травмы лобных долей?

– Один раз. И такое не забудешь. Я работала штатным врачом в федеральной тюрьме. Поступил пациент. Три пожизненных срока за убийство жены и двоих детей. Эмерсон, кажется, его звали. Самый мерзкий сукин сын, что можно вообразить. Прям вот как представляют Финеаса Гейджа с его этой историей. Только Эмерсон был прямо перед глазами, а не в рассказах очевидцев. Без двух охранников его нельзя было никуда перевозить. На прием приводили в наручниках и со скованными ногами.

Когда я стала смотреть историю болезни и материалы дела, к своему удивлению выяснила, что раньше никакой склонности к насилию за ним не водилось. Бойскаут, в буквальном смысле. На самом деле на бытовое насилие часто закрывают глаза и агрессивным ублюдкам слишком часто дают еще один шанс. Но по виду Эмерсон был не из тех, кто давно проявлял агрессию, просто скрывал ее. Я тогда как раз изучала последствия повреждения лобных и височных долей и проверила все, даже непроизвольные движения глаз. Ничего. Но произошло кое-что любопытное. Однажды в смотровой лопнула лампочка – не редкость в старом здании – и на мгновение Эмерсон превратился в испуганного ребенка. И главное, не то чтобы весь свет погас. Его испугал просто резкий хлопок. Но через секунду он пришел в себя и снова стал несносным ублюдком.

Я перепроверила материалы дела, и выяснилось, что он работал электриком в жилом комплексе. Когда я поговорила с управляющим комплекса, выяснилось, что незадолго до убийства он нашел электрика без сознания в подвале, где стояли стиральные машины, а Эмерсон спустился туда, чтобы починить розетку.

Похоже, Эмерсона ударило током. Возможно, из-за этого у него случился эпилептический припадок или что-то в этом роде. Управляющий спросил, что случилось, но Эмерсон не мог ничего вспомнить и попросил отпустить его домой. От вызова скорой отказался. А через две недели убил свою жену и детей.

Я знаю, что вы хотите спросить – превратил ли этот удар током спокойного электрика в убийцу? Не знаю. Можно искать связи и рассуждать, но никаких точных выводов сделать невозможно. Может, он вообще был скрытым психопатом и ждал только случая. Такое тоже бывает.

Но от вашего случая Эмерсон отличается тем, что я готова спорить на деньги, что кора лобных или височных долей его мозга была повреждена и мы увидели бы это на снимках. А у вашего – ничего. Ну разве что он по ночам подрабатывал криворуким электриком.

– Спасибо, доктор Лид, – говорит Галлард, и врач уходит. – Даже не знаю, что еще можно сделать.

– Твою мать, – бормочет Николсон, отрываясь от ноутбука.

– Что, Маркус теперь с адвокатом? – спрашивает Ван Оуэн из-за своего.

– Нет, ты видела последний отчет о его работе?

– Не видела, а у тебя он откуда? – отвечает она.

– Не важно. Он получил жесткий выговор от Новак. Она всыпала ему по полной за то, что он неправильно промаркировал образцы, что могло развалить все дело.

– Ну, вот и мотив, – говорит Галлард. – Прокурор как пить дать докажет, что Маркус не справился со стрессом и сорвался. Скорее всего обвинят в непредумышленном убийстве, потому что с умышленным и высшей мерой могут быть вопросы. Потом, может быть, переведут в лечебницу.

– А почему бы не проверить, как сейчас выглядит его томограмма?

– Рискованно, – говорит Галлард. – Если там ничего не обнаружится, как и раньше, ему будет труднее доказать, что первопричиной была физическая травма. Да и нет повода его проверять – с ним ничего не приключалось последнее время. Самое надежное – найти сочувствующего судебного психолога и сослаться на проблемы с нервами. Это в случае, если адвокаты не предпримут попытки доказать его невиновность.

– Спасибо, доктор Крей, – говорит Николсон. – Извините, что втянули вас в это.

– Извините, что не смог ничем помочь. – Я проверяю телефон. Может, еще получится успеть на ночной рейс в Остин. – Дайте знать, если всплывет что-то новое.

– Конечно.

Я выхожу из переговорной, пытаясь отделаться от ощущения, что там осталось что-то незаконченное. Что я все еще упускаю что-то важное. Я пытаюсь выкинуть это ощущение из головы и подумать о том, как буду возвращаться к делам и исправлять то, что успел натворить в мое отсутствие Тодд.