Северное сияние - Нора Робертс Страница 14

Запись в дневнике 14 февраля 1988 года

Ну и мороз! Мы об этом не говорим, чтобы не свихнуться, но здесь я напишу. А когда-нибудь потом — скажем, в июле, сидя на веранде с баночкой пива, обмазанный мазью от комаров, которые тучами будут виться вокруг, — я буду смотреть на эту Стерву и вспоминать, как все было.

Я буду знать: я там был, я это сделал. И пиво от этого будет только слаще.

Но пока на дворе февраль, до июля еще дожить надо. А здесь нами правит Стерва.

Из-за ветра мороз ощущается градусов в тридцать пять — сорок.

При таких температурах пара градусов в ту или другую сторону уже не имеют значения. Из-за мороза у нас отказал один фонарь, и у меня сломалась «молния» на парке.

Поскольку ночь длится шестнадцать часов, ставить и снимать палатку нам приходится затемно. Отлить — и то превращается в утомительную и унизительную задачу. Но мы не падаем духом. По большей части.

Такого опыта нигде не купишь. Когда мороз дерет тебе так, как можно жить только в горах. Если набраться смелости и на минутку выйти из укрытия, перед тобой предстанет северное сияние, такое яркое, такое электрическое, что кажется, схвати его — и можно будет от него подзарядиться. И тогда понимаешь, что хочешь жить только здесь.

Мы продвигаемся медленно, но не отказываемся от своей цели — покорить вершину. Нас сильно задержали снежные завалы — какое-то время назад тут прошла лавина. Интересно, сколько ребят здесь стояли лагерем, до того как лавина накрыла их всех и смела с лица земли. И как скоро гора шевельнется, расправит плечи и погребет под снегом пещеру, которую мы так старательно себе копали.

О том, как обойти эти завалы, у нас вышел короткий спор на повышенных тонах. Моя взяла. Сколько времени мы потратили на то, чтобы их обогнуть, а в других местах — через них пробиться. Но быстрее этого сделать было бы нельзя, кто бы что ни говорил. Это опасное место, известное как Зыбучий перевал — ледник тут уходит из-под ног. Ты этого не видишь и не ощущаешь, но лед скользит под тобой и может затянуть, ведь под этой заснеженной страной — расщелины, которые только и ждут, чтобы стать твоей могилой.

Мы пробирались вверх по хребту Одиночества, звенели ледорубы, мороз склеивал ресницы, а обойдя Чертово жерло, пообедали на скатерти из девственно чистого снега.

И солнце было как шар из золотистого льда.

Я щелкнул несколько кадров, но побоялся, что камера на морозе сломается.

После обеда мы двинулись дальше. Не сказать, чтобы условия изменились к лучшему, зато желания было хоть отбавляй. Может, благодаря спиду [3], который мы приняли на сладкое, но мы пинали и поносили эту гору — и друг друга — с такой энергией, что диву даешься. Несколько часов кряду мы врубались подошвами в снег, а золотой шар уже катился вниз и наливался злобным оранжевым цветом, отчего снег на склоне будто заполыхал. А потом нас накрыла непроглядная тьма.

Колышки для палатки мы ставили, светя себя фонарями, прикрепленными на голове. Мы заночевали. Слушали, как ветер ревет в ночи, и расслаблялись посредством простенькой травки. День выдался удачный.

Нам понравилось называть друга друга именами героев «Звездных войн». Мы теперь Хэн, Люк и Дарт. Я — Люк. Для прикола мы изображали, что находимся на ледяной планете Хот и должны уничтожить оплот Империи. Это, конечно, делает Дарта нашим противником, но от этого игра еще прикольнее.

Главное — держаться на плаву, а как — неважно.

Сегодня мы хорошо продвинулись, но я замечаю — мы стали дерганые. Какое удовольствие — вонзать в тело этой Стервы свой ледоруб, продираться вверх по дюйму. Мы много орали и ругались, поначалу — чтобы подстегнуть друг друга, потом — от злости, что на нас посыпались глыбы льда. Дарт схлопотал по роже и потом целый час срывал на мне зло.

Был момент, когда я испугался, что он совсем потеряет над собой контроль и попытается разбить физиономию и мне. Я и сейчас чувствую, как он вынашивает злобный план и периодически бросает мне в затылок дикий взгляд. Хэн же тем временем уже почти заглушает своим храпом рев ветра.

У него это пройдет. Мы одна команда, и у каждого в руках жизни его товарищей. Завтра двинемся дальше, и у него это пройдет.

Пожалуй, нам стоило бы сбавить темп, но пара колес обычно придают тебе сил, и перестаешь замечать и мороз, и усталость.

Это ни с чем нельзя сравнить. Ослепительный снег, звон ледорубов, скрип снега под ногами, скрежет кошек, впивающихся в скалу, свободное падение на веревке и огненно-ледяной закат.

Даже сейчас, когда я, скрючившись в палатке, пишу эти строки и в животе у меня революция от съеденного на ужин сублимированного мяса, все тело болит от непомерных нагрузок, а в мозгу засел страх обморозиться и сдохнуть, — я бы все равно не захотел оказаться ни в каком другом месте.

К семи часам Нейт решил, что на сегодня достаточно. Радиотелефон у него с собой. Если кто вздумает звонить в участок во внеурочное время, звонок будет переведен на его телефон.

Он бы предпочел поужинать в номере, один, в тишине, чтобы разгрузить мозги от всей информации, которая в них сегодня была утрамбована. И вообще — он бы лучше побыл один.

Но в этом городе ничего не достигнешь, если станешь сторониться людей, вот почему он вошел в ресторан и сел в пустую кабинку.

Из соседнего зала доносился стук бильярдных шаров и тоскливое кантри из музыкального автомата. В баре сидели несколько человек и, потягивая пиво, смотрели трансляцию хоккейного матча. Обеденный зал был заполнен наполовину, обслуживала сегодня незнакомая Нейту официантка.

Через зал к нему пробрался человек, представленный Хопп как Профессор.

На нем был все тот же твидовый пиджак, из кармана торчал томик «Улисса», а в руке он нес кружку пива.

— Не помешаю?

— Милости прошу.