Стеклянные дома - Луиз Пенни Страница 13

Шли аресты. И какое-то время это вызывало откровенную радость у политиков и их электората.

До тех пор, пока телевизионное шоу «Enquête» ^[8] на «Радио Канада» не провело свое расследование и не обнаружило, что арестовывают главным образом за мелкие и средней тяжести преступления.

– Объясните это, – потребовал премьер-министр Квебека, вызвав старшего суперинтенданта Гамаша в свой офис в Квебек-Сити на следующий день после выхода программы.

Премьер швырнул на стол толстую папку. Даже от двери Гамаш понял, что это такое.

Распечатка последнего ежемесячного отчета о деятельности Квебекской полиции.

– Я проверил. Это долбаное «Enquête» право, Арман. Да, аресты идут, и, слава богу, вы еще умеете арестовывать убийц, но остальные? После вашего утверждения в должности другие отделы не арестовали ни одной важной фигуры из преступного мира. Ни глав мотоциклетных банд, ни боссов организованной преступности. Ни наркобаронов. Не случилось ни одного захвата партии наркотиков. Чем вы там, черт побери, занимаетесь?

– Вы, как никто другой, должны знать, что статистика… – Гамаш кивнул на папку, – не отражает всю историю.

– Хотите сказать, что это ложь? – Премьер положил руку на папку.

– Non, не ложь. Однако и не вся правда.

– Вы собираетесь и дальше занимать эту должность? Что это за тарабарщина? Я не знал, что вы так любите увиливать от ответа.

Он сердито смотрел на Гамаша, который тоже смотрел на премьера, но молчал.

– Что у вас на уме, Арман? Боже милостивый, только не говорите, будто «Enquête» право.

Создатели телепрограммы не перешли черту откровенной клеветы, хотя и были на грани обвинения Гамаша в некомпетентности или в использовании организованной преступности, как это делали его предшественники.

– Нет, – сказал Гамаш. – Я понимаю, как они могли прийти к такому выводу. Или как у них могли возникнуть подозрения. Но «Enquête» не право.

– Тогда в чем дело? Пожалуйста, ответьте. Дайте мне что-нибудь. Что угодно. Кроме этой кучи говна. – Он оттолкнул от себя папку с такой силой, что она упала со стола. – Вы намеренно устроили дымовую завесу из арестов, чтобы все выглядело хорошо, пока кто-нибудь не поймет, что все это мелочовка. Пока это долбаное «Enquête» не докопалось до правды.

– Мы арестовываем убийц.

– Мои поздравления, – сухо произнес премьер.

Они давно знали друг друга. С тех времен, когда Гамаш был начинающим агентом, а премьер стажировался в фирме юридической помощи.

– Они называют вас худшим старшим суперинтендантом за всю историю. А это серьезное обвинение.

– Безусловно, – сказал Гамаш. – Но поверьте мне, я делаю кое-что. Действительно делаю.

Премьер заглянул ему в глаза – не лжет ли он.

Гамаш наклонился и поднял с пола отчет о работе полиции. Он вернул папку премьеру. В ней было много цифр, но за ними не стояли конкретные дела.

– Моя собственная партия начала сужать круги, почуяв кровь, – сказал премьер. – Вашу или мою. Им в принципе все равно. Но им нужно действие или жертва. Вы должны сделать что-то, Арман. Дайте им то, чего они хотят. Чего они заслуживают. Арест какой-нибудь крупной фигуры.

– Я делаю кое-что.

– Это… – премьер на удивление мягко положил руку на папку, – не «кое-что». Даже близко не лежало. Пожалуйста. Я вас прошу.

– И я вас прошу. Доверьтесь мне, – тихо сказал Арман. – Вам придется перевести меня через финишную черту.

– И что это значит? – спросил премьер, тоже переходя на шепот.

– Вы знаете.

И премьер, который любил Квебек, но любил и власть, побледнел. Поняв, что он, возможно, должен будет сдать одно, чтобы сохранить другое.

Арман Гамаш посмотрел на хорошего человека, сидящего напротив него, и спросил себя, кто из них переживет следующие несколько месяцев. Недель. Дней. Когда в День святого Иоанна Крестителя в конце июня небо расцветет фейерверками, кто из них будет стоять и любоваться этим зрелищем?

Кто из них вообще будет еще стоять?

Старший суперинтендант Гамаш приехал поездом в Монреаль и прошел с вокзала по Старому городу до штаб-квартиры полиции. Несколько голов повернулись ему вслед, узнав его по популярному, к несчастью, шоу, вышедшему в эфир прошлым вечером.

А может, они помнили его по прежним появлениям на экране.

Еще до того, как стать главой Квебекской полиции, Арман Гамаш был самым узнаваемым полицейским офицером в Квебеке.

Но если раньше он ловил на себе взгляды узнавания и уважения, то теперь в них вкралось подозрение. Даже удивление. Еще немного – и он станет предметом осмеяния.

Однако Арман Гамаш мог видеть дальше этих взглядов – он мог заглянуть за финишную черту.

* * *

Стояла середина июня. Тот разговор с премьером состоялся почти день в день месяц назад. А теперь Гамаш посмотрел на часы и встал:

– Пора возвращаться в суд.

– Как там идут дела, patron? – спросила Мадлен Туссен, глава отдела по расследованию особо тяжких преступлений.

– Как и ожидалось.

– Настолько плохо?

Гамаш улыбнулся:

– Настолько хорошо.

Их взгляды встретились, и она, помедлив, кивнула.

– Вы тут ждите сообщения от информатора с островов Мадлен, – сказал он, стараясь говорить не слишком обнадеживающим тоном.

Или правильнее сказать «не слишком безнадежным»?

Туссен упомянула об этом в ходе заседания. К ее словам отнеслись с интересом, но без особого энтузиазма. Лишь немногие из них понимали, что может означать сообщение, которого они ждут.

– Когда ты его получишь? Мы успеем провести по нему заседание в конце дня? – спросил Бовуар.

– Надеюсь. Все это вроде как зависит от того, что происходит на процессе, верно? – сказала Туссен.

Гамаш кивнул. Да. Зависит.

Суперинтендант Туссен вернулась в свой кабинет, а Бовуар и старший инспектор Лакост остались с Гамашем.

– Относительно процесса, – сказала Лакост, собирая бумаги. – Никогда не видела прокурора, который бы так гонял собственного свидетеля. И судья наверняка не видела. Она новенькая в судейском сообществе, но недооценивать ее не следует.

– Ни в коем случае, – ответил Гамаш, который видел проницательный взгляд судьи Корриво.

Они прошли по коридору и сели в подошедший лифт. Лакост вышла на своем этаже.

– Удачи, – сказала она Гамашу.

– И тебе, – ответил он.

– Почти приехали, patron, – сказала Изабель, когда дверь уже закрылась.