До последнего вздоха - Евгения Горская Страница 13

Вадим опять вложил экспертное заключение в пластмассовый уголок, сунул себе в рюкзак.

Признаться было стыдно, но он струхнул, представив, что у Славы может найтись другой законный наследник. Вадим никогда не ставил себе целью сильно обогатиться, он даже почти не думал о деньгах. И все-таки не получить своей доли было бы для него большим ударом.

Он бросил рюкзак на пол, походил по комнате, круто поворачиваясь у окна и у двери.

– Славику так не везло в жизни, – вздыхала мать. – Ему всю жизнь попадались такие …

Мать не стеснялась в выражениях ни при Вадиме, ни при Вике. Интересно, подумал он, Вика тоже использует для образности непечатные словечки? Она многое взяла от матери.

Вадиму было трудно считать дядю-миллионера совсем несчастным, но мать так сильно сокрушалась, что некому проследить за Славиным питанием, Славиной одеждой и Славиным здоровьем, что выглядело это полным идиотизмом, а в идиотские разговоры он никогда не вступал.

Зазвонил городской телефон. Вадим снял трубку и услышал голос сестры:

– Вадик, ты там?

– Там, – подтвердил он.

– Что ты там делаешь?

– Ничего не делаю. Вика, чего ты хочешь?

– Ты нашел что-нибудь важное?

– Нет, – соврал он.

– Ты обедал сегодня? – заволновалась сестра. – Если хочешь, я пришлю Оксану, она тебя покормит.

Он не стал спрашивать, кто такая Оксана. Наверное, уборщица из фирмы, услугами которой пользуется сестра.

– Так ты обедал?

Если бы он не знал сестру так хорошо, как знал, точно решил бы, что она за него волнуется. Но он слишком хорошо ее знал: ее волновал только один человек – она сама.

– Извини, Вика, у меня мобильный звонит, – опять соврал он, не стал ждать, что она ответит, положил трубку.

Нужно было срочно уходить, она вполне может приехать, проверить, чем он тут занимается.

Он запирал дверь, когда позвонил Осокин. Предложил похороны на пятницу, Вадим не возражал.

Холодного ветра, который давно мучил город, в колодце двора почти не было. Вечернее солнце отражалось в стеклах домов. Он ненадолго замер, подумав, что хорошо бы написать такой старый московский двор, пока его еще совсем не уничтожила современная архитектура, вздохнул и шагнул к своей машине.

Максима Садовникова Телепин собирался вызвать с утра, но закрутился, пришлось поехать в министерство, и позвонил он Садовникову только под вечер.

С подчиненными Николай всегда держался демократично, не специально, это получалось само собой, и таким стилем он втайне гордился.

– Здрасте, – хмуро буркнул Садовников, усаживаясь напротив директора.

– Привет, – кивнул Телепин.

О ходе работ Максим начал рассказывать, не дожидаясь, когда директор спросит, говорил кратко и не упустил ничего. Редкое свойство, Николай не мог этого не оценить.

– Подожди, – задержал его Телепин, когда Максим собрался подняться. – Ты с Сафоновой работал?

Максим кивнул, не глядя на Телепина. Знает, понял Николай. Знает, что рассматривают кандидатуру Сафоновой. Каким образом любая тайна в этих стенах перестает быть тайной, всегда было загадкой для Телепина.

– Ну и как она тебе?

– Дура, – равнодушно пожал плечами Максим.

Черт с ними, и с Дерябко, и папой-Сафоновым, окончательно решил Телепин. Ликвидирую отдел Снетко и отдам людей под Садовникова.

Максим опять сделал движение, собираясь подняться, и Телепин опять его задержал:

– Ты увольняться не собираешься?

– Если Сафоновой дадут отдел, точно уволюсь, – серьезно ответил Максим.

– Ей не дадут отдел, – пообещал Телепин. – Отдел будет один. Твой. Будешь работать?

Максим помедлил и честно сказал:

– Не знаю. Я хочу защититься.

– Все, что от нас требуется, получишь, – заверил Телепин. – А потом? Останешься?

– Не знаю, – опять не стал врать парень. Телепин с грустью подумал, что почти отвык от честных ответов. – Мне семью кормить надо.

– Ладно, иди, – вздохнул Телепин.

За Максимом почти неслышно закрылась дверь, Телепин несколько секунд тупо на нее смотрел.

Садовников уволится, если ему где-нибудь предложат по-настоящему хорошие деньги, и осуждать его за это ни у кого не повернется язык. Собственно, предложить могут только за границей, по нашим меркам, у Максима и сейчас зарплата неплохая.

Думать об этом было неприятно. Телепин посмотрел на часы, понял, что устал за суматошный день, и решил ехать домой. Все равно голова уже не варит.

В машине включил новостной канал радио и под приятный женский голос выехал со служебной стоянки.

Он тоже на месте Максима уволился бы, если бы этого требовали интересы семьи. Он бы не допустил, чтобы Вика хоть в чем-то себя ограничивала. Просто ему, Телепину, повезло, его зарплата позволяет удовлетворить любые запросы. Если под любыми понимать запросы обычных граждан, конечно. А не коллекции эксклюзивных часов, например.

Ему очень повезло в жизни: Вика никогда не стремилась к большим деньгам. Она вообще узнала о том, что он директор большого научного центра, когда их роман шел уже полным ходом.

– Я хочу купить тебе кольцо, – пять лет назад шепнул Вике Телепин.

– Но… – Вика тогда покраснела от смущения. Они сидели в каком-то кафе, и ее лицо казалось мраморным. – Понимаешь, мой камень бриллиант, а это очень дорого.

Он тогда не понял, что слова «мой камень» означают, что по гороскопу бриллианты должны приносить Вике счастье. Это она потом ему объяснила.

– Это недорого, – улыбаясь, заверил он Вику. – Нам с тобой по средствам покупать тебе бриллианты.

– Коля. – Она смутилась еще больше, положила ладонь ему на руку. – А… кем ты работаешь?

Он и рассказал. И видел, как Вика смотрит на него с восхищением и почему-то с испугом.

– Что-то не так? – нахмурился он тогда. – Тебе не нравится, что я директор центра?

Она отняла ладонь от его руки, опустила голову, вздохнула и только потом подняла на него грустные глаза.

– Ты меня разлюбишь, – печально сказала Вика. – У тебя там полно женщин.

– У меня там полно женщин, – засмеялся он, не понимая, как такой бред мог прийти ей в голову. – Но я никогда тебя не разлюблю. Мне нужна только ты.

Кольцо они купили в тот же вечер. Кольцо было дорогое, он даже не знал, что желтый ободок с камешком может стоить как не самая плохая машина. Ему не было жалко денег, он только переживал, что Вика чувствует себя виноватой. Он все прекрасно понимал, она художница, она умеет ценить красоту.