А я люблю военных... - Людмила Милевская Страница 13

— А вас? — поинтересовалась я.

— Меня вы.

— А меня вы. Сидя в казематах ваших, сбилась уже со счетудней, но чувствую, что скоро будет четверг. Поэтому знаю, что сейчас предлагатьбудете, и потому заранее отказываюсь.

Он вздохнул с облегчением и попросил:

— Не могли бы вы отказываться как-нибудь поспокойней.

— Невластна над собой, когда речь заходит о жизни моей. Нето, чтобы я уж такая трусиха, нет, душой абсолютно ничего не боюсь — душа жебессмертна. Поэтому душе моей все равно, а вот тело очень умирать не хочет ивсеми доступными способами сопротивляется. Слышали сами.

Признание мое озадачило Владимира Владимировича.

— Как же вы, в таком случае, решились гранатомет в рукивзять? — скептически поинтересовался он.

— Если бы вам заплатили столько, сколько мне, и вы бырешились, — отрезала я.

Он повеселел:

— Ага, следовательно дело в деньгах, и мы можемдоговориться.

— Вряд ли. Зачем мне деньги в неволе? Теперь почему-тохочется жить.

Мое откровение ему понравилось. Он тут же довольно подробнообъяснил, насколько от него зависит какой приговор мне вынесут. Я тут же довеладо его сведения, что очень рассчитываю на великодушие президента.

— Президент меня помилует, — заверила я. — Не сомневаюсь, ондаже испытывает некоторую благодарность за то, что я промахнулась. Для негопросто счастье, что я за дело взялась. Другой бы уж точно не промахнулся,следовательно я каким-то образом президента даже спасла. Вот увидите, он вдолгу не останется и тоже меня спасет. Лет десять отсижу и выйду. Не беда,говорят же: сорок пять, баба ягодка опять.

— Вам будет несколько больше, — невежливо напомнил ВладимирВладимирович.

— Значит еще больше расцвету, вы же хотите мою жизньопасности подвергнуть. Разницу видите? — я откинулась на спинку стула: — Нет,даже и не просите.

Владимир Владимирович удивился:

— Софья Адамовна, откуда вы знаете о чем я собираюсь васпросить?

— Не так много имею, чтобы теряться в догадка: кромесвязного у меня ничего нет, но не рассчитывайте на мою ветреность, на эту связья не пойду. Во всяком случае по доброй воле.

Я нарочно дала такой намек, чтобы был посмелее и не вздумалостанавливаться на достигнутом.

Ох, уж эти мне мужчины: даже в таком государственном вопросеприходится стимулировать их к настойчивости, что же говорить о прочем?

Ах, как нам, женщинам, не хватает настоящей мужскойнастырности и силы воли, и как надоели настырность и сила воли свои! Поройпросто тошнит нас от собственной силы!

Здесь я не могу не похвалить Владимира Владимировича:правильно понял мой намек и навалился где с уговорами, где с посулами, где сугрозами так, что прямо душа зарадовалась. Уж чего он только мне не обещал.Если верить ему, так сразу же, как на связного выведу, так и отпустят домой.Даже извинился, что не смогут мне орден выхлопотать за спасение президента, нои с этим брался подсобить. Потом. Со временем, когда страсти улягутся. Наордене меня заклинило: крепко задумалась я.

“Пора или не пора сдаваться? Не показалось бы им, чтослишком быстро согласилась. Нет, стоит, пожалуй, еще поломаться, до болеевесомых аргументов. Ведь не весь еще спектр задействован. О сыне, к примеру,разговора не заводили.”

— Очень беспокоит меня мой сын, — напомнила я. — Он с бабойРаей сейчас в деревне. У ее сестрицы гостит. Члены тайной организации, в случаечего, могут через него мне вред принести. Должна заметить: они настроенырешительно и наглы, совсем властей не боятся. Разбаловались при капитализме, нуда не мне и не вам про это рассказывать — знаете лучше моего.

Владимир Владимирович поспешил сообщить:

— О сыне не беспокойтесь, он в надежном месте. Кстати, естьвам большой смысл постараться и ради него.

“Вот в каком месте пора соглашаться,” — подумала я ивоскликнула:

— Ах, я наметила ему большую карьеру! Неужели теперь сама жедолжна ее поломать?

— Все в ваших руках, — ответил Владимир Владимирович имногозначительно на меня посмотрел.

Я отвернулась и с минуту усердно сопела, изображая глубокиераздумья, потом я детально изучала обои и потолок, прикидывая когда в этойкомнате последний раз делали ремонт, а потом сказала:

— Хорошо, вы меня убедили…

В глазах его загорелся огонь надежды.

— Что есть смысл поразмыслить над возможностью нашегосотрудничества, — продолжила я и попросила: — Дайте мне всего один день.

Владимир Владимирович изобразил удивление:

— Как? Разве вы мало думали?

— Послушайте, — возмутилась я, — не мелочитесь, прошу всегодень, шляпку дольше выбираю, а тут о жизни моей идет речь. Вдруг выйду насвязь, и сразу же меня того!

— Чего?

— Сами знаете чего. Я же единственная могу об их организациирассказать, к тому же задания не выполнила. Кто их знает, вдруг они уже ксмертной казни приговорили меня. Боюсь и храбро этого не скрываю!

На самом деле я понятия не имела где должен ждать меня этотмифический связной, да и самого связного у меня на примете еще не было. Из суеверияпобоялась вперед забегать и раньше времени ничего не планировала.

Владимир Владимирович некоторое время пытался к скоромурешению меня склонить, а потом махнул рукой и сказал:

— Так и быть, думайте, но помните, что у вас есть сын,который сильно без мамы скучает.

Тут же мелькнула мысль: “Всю оставшуюся жизнь будет без меняскучать, если сейчас что-нибудь не так придумаю.”

С этой мыслью я в свою камеру и отправилась. Состояние былонервическое. Предстояло разыграть спектакль, содержание которого неведомо ниодному актеру.

Разумеется, никому, кроме меня.

Впрочем, на тот момент и я не ведала, не могла придумать ниодного действия будущего спектакля, а потому ужасно нервничала.

Голова пухла от мыслей — состояние для меня непривычное.Вопросов возникало невообразимое множество. Где должен состояться этотспектакль? Сколько в нем будет участников? И так далее и тому подобное.

На первый план, конечно же, рвался вопрос: кто будет игратьглавную роль? Сама я играть главную роль не собиралась. Прекрасно пою, ещелучше танцую, но театр не моя стихия, к тому же сама играть роль связного яникак не могла, следовательно требовался актер, желательно умный, храбрый италантливый.