Смотрящий по России - Евгений Сухов Страница 13

Голицын не обманывал, когда утверждал, что каждый запах имеет свой цвет. И вместе с тем каждый из них индивидуален. Как невозможно представить двух совершенно одинаковых людей, так невозможно встретить два одинаковых запаха. Все дело в оттенках. В одном случае запах имеет больше зеленого цвета, в другом — преобладает синий или, предположим, оранжевый. Но запах нечищеного оружия невозможно было спутать ни с одним из них — он был темно-коричневый, причем очень насыщенного цвета! Запах казался настолько плотным, что легко забивался в носоглотку и не позволял дышать.

К любому запаху можно со временем адаптироваться. Если постоянно проживаешь в какой-либо атмосфере, даже перестаешь ощущать ее особенность. Но к запаху нечищеного оружия невозможно привыкнуть, а тем более вытравить его из сознания. Наоборот, со временем он становится необычайно агрессивным и в нем начинают преобладать темные оттенки.

Только человек, напрочь лишенный обоняния, мог не заметить этого навязчивого запаха.

Сейчас политрук напоминал настоящего матерого волка, чутко принюхивающегося к потенциальной жертве. А она была недалеко, в каких-то сорока метрах. Лежала на крышке ржавой бочки, поверх белой промасленной тряпицы. И мало кто из курсантов сомневался в том, что он достанет эту «жертву».

Повернувшись градусов на шестьдесят, Сомов оказался точно напротив цели. Стараясь усилить дыхательный эффект, он слегка постучал кончиками пальцев по ноздрям, после чего застыл, принюхиваясь. Можно было только догадываться, какой могучий напор пороховой гари вдохнула его носоглотка. Пошевелив слегка головой, он осознал, что направление выбрано верно. Рука Сомова осторожно, ни разу не дрогнув, принялась медленно опускаться, пока наконец не остановилась точно на уровне крышки бочки. После чего уверенно застыла, будто бы Сомов прицеливался. Раздалось два выстрела подряд, и покореженный «ППШ» слетел с бочки, уткнувшись стволом в землю.

— Неплохо! — скупо признал генерал. — Встать в строй!

Вечер нагрянул быстро, сразу после экзаменов. В числе неудачников оказалось четверо бойцов. Парни старались держаться молодцевато, но глаза, полные тоски, выдавали их с головой. Уложив нехитрое бельишко в затертые сидора, они поухмылялись на свое учебное бытие и отбыли в неизвестность, щеголевато козырнув на прощание.

По собственному опыту Тимофей Беспалый знал, что после двух стаканов водки он засыпал мгновенно, будто бы проваливался в преисподнюю. А в этот раз наоборот — сон не брал его. Изрядная доза спиртного не отняла у него сил, наоборот, добавила ему энергии, Тимофею теперь ничего не оставалось, как бестолково пялиться в потрескавшийся потолок.

Около двух часов ночи он окончательно осознал, что выспаться ему не удастся. А следовательно, весь следующий день он будет усталым и разбитым. Но выглядеть бойцу полагалось свежо. Именно на завтрашний день генерал Голицын назначил поединки, где следовало применить «боевой маятник». Со всем комплексом рывков, кувырков и всевозможных падений, что были изучены в последние недели.

Весь фокус заключался в том, что вместе с холостыми патронами в обоймах у слушателей было несколько боевых, что по замыслу Голицына не только позволяло приблизить занятия к боевой обстановке, но и значительно ускоряло учебный процесс. Всем известна истина, что один месяц, проведенный в боевых условиях, приравнивается к полугоду полевых занятий. А потому завтра требовалась обостренная интуиция, а для этого необходимо было как следует отдохнуть. Тимофею Беспалому было бы крайне досадно покидать школу раньше положенного времени, да еще с такой «неприятностью», как дыра во лбу.

На стуле дремал дневальный. Уж этого лунатиком не назовешь, наверняка сейчас он мечтал о кровати и мягкой подушке. Боец даже не заметил, как Беспалый прошел мимо (еще один кандидат на выбывание, найдутся люди, что сообщат о его ротозействе Петру Михайловичу Голицыну). Тимофей отстегнул у дневального штык-нож и сунул его под тумбочку. Хмыкнув, с некоторым злорадством подумал: «Будет парубку, чем заняться в свободное время!»

На улице было прохладно. Удивляться не стоило, ночь! Задрав голову, Беспалый увидел на небосводе огромное количество звезд.

Метрах в трехстах от казарм возвышался собор. Он был разрушен еще в двадцатые годы. Место пустынное и в высшей степени унылое. В деревянном флигельке проживал сторож со своей дочерью, но держались они всегда особняком, избегая всяких долгих разговоров.

Дочь сторожа никогда не приближалась к расположению школы, и Тимофей наблюдал за ней издалека. Только однажды он увидел ее на расстоянии вытянутой руки, когда девушка, по какой-то надобности, наведалась в учебный корпус. Тимофей не мог не отметить, что барышня была необычайно мила. Не сказать, чтобы она была писаная красавица, но в ней присутствовал шарм, который мог серьезно пошатнуть моральные устои самого невлюбчивого мужчины. Несколько раз Беспалый попытался искать с ней встречи, но скоро быстро осознал всю бессмысленность подобных попыток. Девушка была дикаркой и шарахалась от любого мужского взгляда.

Купола, лишенные крестов, выглядели неимоверно тоскливо, почти зловеще. Ну, точно остриженный наголо поп! Но странное дело, исковерканный образ храма притягивал и пугал одновременно. С минуту Тимофей боролся с нахлынувшим наваждением, а когда осознал, что подобное противоборство превращается в душевную маету, окончательно сдался, сделав по узкой тропе решительный шаг.

Возможно, именно это ощущение и называется интуицией. Он не осознавал, зачем так поступает, но нечто совершенно необъяснимое, что жило внутри его, заставляло его двигаться в сторону собора. И совсем не так, как если бы он вдруг вознамерился полюбоваться храмом, а хищно, по всем правилам оперативно-диверсионной науки, скользя от одного камня к другому, быстро пересекая открытое пространство. При этом он старался не шуметь, не наступать на сухие ветки и гравий, которым была осыпана тропа. Так крадется рысь, выслеживая добычу.

Теперь Тимофей отчетливо осознал: все, что делает он, — не случайно, естественная мера предосторожности. Треснувшая в ночи ветка прогремит так же громко, как залп из артиллерийских орудий.

Подкравшись к собору, Тимофей увидел в глубине подвала свет и понял, что интуиция его не подвела. Место это было нежилое. На старой железной двери, проржавленной по углам, висел огромный замок, который, по всей видимости, не открывался с тех самых времен, когда в соборе проходили богослужения. Собственно, замок на двери был и не нужен, потому что все, что возможно было вынести, уже растащили по дворам хозяйственные крестьяне, а охранять холодные стены было как-то без надобности. Замок на двери подвала висел, по-видимому, для пущего порядка. Во всяком случае, он никому не мешал и вопросом: «Почему заперта дверь?» тоже никто не задавался. Но сейчас дверь подвала оказалась распахнута, что выглядело весьма непривычно. Из сумрачных недр на каменные ступени падал мягкий колеблющийся свет горящей свечи.

Свет становился все более ярким, кривые ломаные тени, зловеще выпрыгивая, падали в пустынный коридор. Неожиданно где-то в стороне прозвучали глухие удары. Тимофей невольно насторожился. Но человек, находящийся в глубине подвала, совершенно не обращал внимание на звуки, раздававшиеся извне, и продолжал заниматься какими-то своими делами. Беспалый невольно подивился — неужели тот не слышит громких ударов? И через секунду с усмешкой осознал, что это было биение его собственного сердца.