Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов Страница 13

– Валерий Ильич в больнице, – тихо сказала ты. – Попал в аварию.

Я чуть не подавился батоном.

– В аварию?

– Ну да. Ехал на машине, а в него грузовик врезался. Руку сломал, ногу, несколько ребер… Просил тебя зайти и как можно скорее. Вот адрес. Просил лично передать, не по телефону. Не знаю, правда, почему.

– А сразу почему не сказала? – Я начал стремительно одеваться. – Ля-ля какие-то развела… Тьфу!

Уже минут через сорок я подходил к больнице на Кавказском бульваре. Прием посетителей был с 16 до 19, народу внизу толпилось много, и пока мне выписывали пропуск, пока ждали лифт и провожатую медсестричку, часы пробили 18.00.

Я боялся, что не узнаю Хольского, но он сам окликнул меня, стоило мне только переступить порог палаты.

Выглядел он не самым лучшим образом: забинтован с ног до головы, левая рука покоится в гипсе и как бы отдельно от тулова, а левая нога висит на специальной растяжке. Но глядел на меня Хольский весело и даже с вызовом – мол, я слегка покалечен, но бодр. А ты?

– Привет, Андрей! – Ко мне протянулась его здоровая рука. В голосе Хольского, преисполненном оптимизма, и следа не было ни аварии, ни переломов, ни возникших в связи с этим проблем.

– Здрасьте, Валерий Ильич. – Я покачал пакетом с апельсинами и поставил его около тумбочки. – Что случилось?

– То и случилось… Шел – споткнулся – очнулся – гипс, – засмеялся он через силу, кося глазом на соседа справа, который читал газету и не обращал на нас никакого внимания. – В аварию я попал, тормоза провалились.

Он поманил меня к себе и, когда я склонился, тихо и быстро стал говорить:

– Запоминай: с Киевского вокзала платформа Дупло, улица Участковая, дом 57. Это моя дача. В спинке деревянной кровати тайник. В нем контейнер с бумагами. Их надо забрать и принести сюда. И желательно в предельно приватной манере.

– В смысле? – глупо спросил я.

Хольский посмотрел на меня как на ненормального.

– За дачей могут следить, – пояснил он еле слышно, – так что ты поосторожнее.

– П-понял. А ключи?

– Чего ключи?

– Ключи от дачи…

Он хмыкнул через силу.

– Нету ключей. Вчера шел по Ярославке – и в меня впоролся «КамАЗ». Видишь вот. – Он показал глазами на ногу. – Машину они оттащили на стоянку, шмотки где-то здесь, а ни ключей, ни бумажника нету, не нашли. Спер кто-то. Только это… – Он замялся, имея в виду соседа, по-прежнему читающего газету, и сказал еле слышно: – Бумаги там ценные, понимаешь? – Я кивнул, хотя мало чего понимал. – Это из-за них квартиру обыскивали, – уточнил он одними губами, но я все хорошо расслышал. – И тормоза провалились тоже из-за них. Так что ты поосторожнее. – И Хольский посмотрел на меня как-то особенно серьезно.

– Когда ехать? – спросил я, проникаясь важностью задачи.

– Как говорится, еще вчера. Там еще это… – Он опять покосился на соседа. – На подловке пистолет спрятан. Справа, за балкой. Его бы тоже сюда.

Мы еще четверть часа поговорили, и, бормоча про себя «Участковая, 57», я вышел из палаты. Часы в фойе показывали 18.38. Я постоял под козырьком больницы, прикидывая расклад так и этак, – и по всему выходило, что ехать надо прямо сейчас.

Итак – Киевский вокзал, а оттуда сто с небольшим минут до платформы Дупло (ну и название!), и эти полтора часа я провел в темном вагоне, где не горело ни единого плафона, электричка неслась от станции к станции, в вагоне там и сям тлели огоньки сигарет, где-то у кого-то еле слышно играл плеер, а я жевал лаваш, запивая его кефиром, глядел в окно, и было хорошо ехать вот так в ночь прочь от Москвы. На вокзале я купил фонарик и батареек к нему и теперь время от времени освещал схему железнодорожного запада Подмосковья, по которому шла электричка. Вот прошли Востряково… вот Солнечную, и, когда электричка остановилась в Переделкино, я почему-то подумал: как, наверное, хорошо здесь жить. Сам не знаю, почему я такое подумал именно про Переделкино, из-за писательского поселка, что ли? Люди выходили из вагона, а я завидовал им: вот приехали с работы домой, а дома их кто-то ждет, там тепло, уютно, там дом, а у меня – как-то так получается – нету дома: ну разве что комната в Приволжске, но ведь я оттуда уехал и простился со всеми, будто бы уехал навсегда. Без оглядки рванул к какому-то туманному горизонту со своим дурацким пером наперевес, дурачок! Кому оно нужно, это мое доморощенное перо! Здесь в ходу золотые «паркеры» и «монбланы», которые пишут ровно, правильно и красиво.

Народу в вагоне становилось все меньше. Эх, блин! Так бы и ехать часов сто, а то и двести, и чтобы не кончалась эта невнятная музыка, и чтобы все так же мелькали за окном то лес, то огни, то светлые струи темного зимнего неба, и чтобы все было не лучше, не хуже, не больше, не меньше, а только так, именно так, исключительно так. Ну, этого не объяснить. Да и не собираюсь я ничего объяснять.

Был уже десятый час, когда я приехал в Дупло. Хорошо подмораживало. Звездное небо то и дело пересекали низко летящие огни взлетающих самолетов – аэропорт был где-то рядом, и работал он весьма интенсивно. Спросить про Участковую-стрит было не у кого, и минут двадцать я бродил по поселку, пока не наткнулся на круглосуточный магазин, где мне в два счета растолковали, куда идти. Скоро я уже двигался по Участковой, по ее четной стороне, в окнах некоторых домов горел свет, а вот окна дома № 57 были совершенно темны. Над крышей торчала печная труба. На калитке висел замок. Я перемахнул через забор и пошел по тропинке к крыльцу. Уличного света вполне хватало, чтобы рассмотреть многочисленные свежие следы вокруг дома, на тропинке, по которой я сейчас шел, под окнами и у двери сарая, где их было гораздо больше, нежели в других местах. Следы были явно сегодняшние. Дверь в сарай взломали, вернее, взрезали болгаркой, и она легко открылась, когда я потянул за ручку. Слабый луч фонаря осветил колоссальную разруху, учиненную здесь гостями: битые банки с соленьями-вареньями, канистры с краской, разломанный велосипед «Навигатор», на котором еще ездить и ездить, обрушенные верстаки и стеллажи, доски, трубы, сорванный тельфер… Здесь то ли что-то искали, то ли просто бесчинствовали. Посреди сарая, на погребке, пытались развести костер, но он, к счастью, не разгорелся.

Дверь же самой дачи подверглась еще большему эмоционально-мизантропическому воздействию: ее железную нижнюю треть (та, что ниже замков) терзали все той же болгаркой, но у них полетел диск – его обломок так и остался в двери. А запасного, видимо, не было, поэтому дверь оставили в покое.

Первым делом я решил слазать на подловку за пистолетом. С ним я чувствовал бы себя более уверенно. Лестница была приставлена к задней стороне сарая, и я перетащил ее к дому.

На чердаке было, хоть глаз выколи. Под ногами хрустел керамзит. Когда я пошел к дальнему слуховому окошку, что-то запищало, зашуршало кругом и бросилось наутек. Тут пахло медом, и нужно было нагибаться, чтобы не въехать головой во все эти санки, корыта, самовары какие-то черные, висевшие там и сям. Помогая себе фонариком, битый час я обшаривал укромные места вокруг балок и, наконец, нашел пистолет. Он был в бумажном пакете, тыщу раз перемотанном скотчем, и когда я извлек его на свет Божий и хорошенько взял в руку, он пришелся ей как раз в пору. Он был так удобен, что, право слово, не хотелось с ним расставаться.