Дело Бенсона - Стивен Ван Дайн Страница 13

Я думаю, Маркхэм был удивлен не меньше меня этой неожиданной' критикой, однако мы оба хорошо знали Ванса, чтобы понять, что, несмотря на его беззаботный и легкомысленный тон, за его словами скрывается серьезная цель.

– Будь вы адвокатом, вы бы отбрасывали все доказательства преступления? – покровительственно спросил Маркхэм.

– Многозначительное замечание, – холодно сказал Ванс. – Это не только бесцельно, во и опасно… Самая большая вина ваша в том, что к каждому преступлению вы относитесь с непоколебимой уверенностью, что его совершил дурак. Неужели вам ни разу не приходило в голову, что если тот или иной ключ видит детектив, то его в равной степени видит и преступник, и он его либо прячет, либо уничтожает, если не хочет быть пойманным? И неужели вы ни разу не задумывались, что у любого мало-мальски умного человека, который задумал совершить преступление в наши дни, ipso facto [17], хватит ума, чтобы выполнить свою цель и сфабриковать улики, ведущие к другому? Ваш детектив никак не может согласиться, что внешняя картина места преступления может быть обманчивой или что ключи подброшены с тем расчетом, чтобы навести след на другого человека.

– Боюсь, что мы наказывали бы небольшое число преступников, – с иронией сказал Маркхэм, – если бы игнорировали улики, неоспоримые обстоятельства дела и выводы.

– Видите ли, Маркхэм, в этом ваша фундаментальная ошибка. Каждое преступление засвидетельствовано посторонним, как любой акт искусства. Тот факт, что никто не видел преступника или художника, которые делала свою работу, целиком нелогичен. Современный следователь ни за что не поверит, что Рубенс нарисовал картину «С крестом через пустыню» в кафедральном соборе в Антверпене, если он, например, по делу, был на дипломатическом приеме и поэтому не видел, как трудился художник. А такое заключение, мой дорогой друг, будет явно абсурдным. Даже если он придет к выводу, что в силу каких-либо причин художник не мог быть в этой стране, все равно он будет неправ. Почему? Да по одной простой причине: такую картину мог создать только Рубенс. Она носит отпечаток его личности и его гения – и только его одного.

– Я не эстет, – с легким раздражением заметил Маркхэм. – Я только юрист, и когда заходит речь о виновнике преступления, предпочитаю существующие и реальные доказательства метафизическим гипотезам.

– Дорогой мой, это ваше предпочтение и приводит вас к разным ошибкам, – заметил Ванс.

Он медленно закурил новую сигарету и выпустил к потолку струю дыма.

– Возьмите, например, заключение по данному делу об убийстве. Вы находитесь под влиянием неверного вывода, что вы, вероятно, знаете человека, который убил нашего Бенсона. Вы убедили в этом майора и сказали ему, что у вас много доказательств, которые дают вам возможность требовать обвинительного заключения. Несомненно, у вас в руках есть некоторое число улик, которые современный Солон может назвать убедительными. Но истина заключается в том, что вы понятия не имеете, кто в данном случае виновный. Вы ухватились за бедную девушку, которая к преступлению не имеет никакого отношения.

Маркхэм резко повернулся к нему.

– Так! – воскликнул он. – Значит, я ухватился за невинного человека? Поскольку только мои помощники и я знаем обо всех уликах против нее, может быть, вы будете стать любезны и сообщите мне, почему вы считаете ее невиновной?

– Видите ли, – улыбнулся Ванс, – это очень просто. Вы не знаете убийцу по той причине, что человек, совершивший это страшное преступление, достаточно хитер и проницателен и позаботился о том, чтобы ни вам, ни полиции не достались ключи или улики, которые могли бы указать на него.

Он говорил с мягкой уверенностью человека, который сообщает очевидные факты, не оставляющие места для споров. Маркхэм презрительно засмеялся.

– Ни один правонарушитель, как бы хитер он не был, не в состоянии предусмотреть все возможности. Даже самый тривиальный факт имеет столько различных связей с другими фактами, что – и это известно любому преступнику – как бы долго и тщательно не составлялся план преступления, всегда остаются нити, которые ведут к преступнику.

– Известный факт, – повторил Ванс. – Нет, дорогой мой, только общепринятое суеверие основано на детской вере в неумолимость и неизбежность встречи с Немезидой. Я могу понять эту вашу слепую веру в неотвратимость наказания, но, честное слово, это заставляет меня, думать, что вы верите в мистику.

– Не стоит тратить на споры весь день, – резко сказал Маркхэм.

– Посмотрите на любое нераскрытое преступление, – продолжал Ванс, не обращая внимания на слова Маркхэма. – Эти преступления ставят в тупик самых лучших детективов, и что же? Отсюда следует, что раскрываются лишь те преступления, которые были задуманы и осуществлены дураками. Поэтому, если сообразительный человек задумает совершить преступление и осуществит его, то останется очень мало шансов, что его найдут.

– Ха! Нераскрытые преступления! – презрительно фыркнул Маркхэм. – Это, скорее, результат плохой работы полиции, чем превосходства преступника.

– Плохая работа, – нежно промолвил Ванс, – это попытка оправдать неумение мыслить. Человек изобретательный и имеющий мозги не может плохо работать в вашем смысле… Нет, мой дорогой Маркхэм, нераскрытые преступления – это такие, которые были обдуманы и осуществлены человеком умным. И знаете, Маркхэм, дело Бенсона относится к такой категории. Поэтому, когда через несколько часов после начала следствия вы утверждаете, что вам известен преступник, вы должны простить меня за то, что я вам не верю.

Он замолчал н сделал несколько быстрых затяжек.

– Искусственные и казуистические методы дедукции, которые вы все применяете, практически никуда не ведут. Поэтому мне очень жаль несчастную леди, которую вы собираетесь засадить за решетку.

Маркхэм, скрывавший свое раздражение за презрительной усмешкой, снова повернулся к Вансу.

– Так уж случилось, и я говорю об этом ex cathedra [18]– что у меня есть улики против этой вашей «несчастной леди».

Ванс неподвижно сидел на своем месте.

– Знаете, Маркхэм, – сухо заметил он, – ни одна женщина не смогла бы совершить это убийство.

Я видел, что Маркхэм взбешен. Когда он заговорил, то чуть не шипел от злости.

– Женщина не могла сделать это, несмотря на улики?

– Совершенно верно, – отозвался Ванс. – И я не поверю, даже если она поклянется всеми святыми, что это сделала она.

– Ага! – в голосе Маркхэма слышался нескрываемый сарказм. – Значит, вы не цените даже признания?

– Да, мой дорогой Юстиниан, – с благодушным видом ответил Ванс. – Именно так. Признание не только не представляет какой-либо ценности, но приводит к еще большим заблуждениям. Тот факт, что случайно оно может оказаться точным вроде сильно переоцененной женской интуиции, показывает еще большую его нереальность.