Римский Лабиринт - Олег Жиганков Страница 13

Некоторые были замужем или женаты, что было плохо, а другие делали вещи ещё более отвратительные.

Редьярд Киплинг. «Печать зверя»

2007, 5 сентября, Москва—Рим

Серебряный «Боинг» мягко урчал в небесах, баюкая и усыпляя своих пассажиров. Последние сорок восемь часов Анна провела фактически без сна, готовясь к поездке и изучая материалы дела, и даже теперь ей ещё тяжело было остановить бег своих мыслей. Она попросила у стюардессы подушку, и закрыла глаза в попытке привлечь сон. Но сон не шёл. Её сознание цеплялось за любую мысль, любое слово. А прямо впереди неё расположились две женщины невнятной, кажется кавказской, национальности, разнаряженные, словно новогодние ёлки, и пытались решить кроссворд из какой-то дорожной газетки.

— Место отдыха в пустыне, из пяти букв, начинается с «о»…

— Отель, — отозвался голос впереди.

«Оазис», — про себя подумала Анна. Она огляделась вокруг, надеясь, что кто-нибудь поговорит с нарядными любительницами загадок, призовёт их к тишине. Но никому, кроме неё, они, по-видимому, не мешали. Анне придётся ждать, пока они решат весь кроссворд, а точнее, оставят попытки решить его.

Она закрыла глаза и стала думать о человеке, с которым в скором времени ей предстоит встретиться. Как она узнала из предоставленного ей генералом Смирновым досье, Адриан Фера являлся потомком знатного, но разорившегося аристократического рода. По всей видимости, он был последним представителем древнего графского рода — рода воинов, землевладельцев и юристов. В своё время он получил две докторские степени из самых престижных римских университетов. Он получил несколько наград как выдающийся педагог и исследователь, опубликовал ряд статей на различные исторические и искусствоведческие темы, а его книга, которую Анна начала читать, произвела немалое волнение среди специалистов в области истории архитектуры. Одни не скупились на похвалы, называя профессора Фера гением, другие отзывались о проделанном им исследовании холодно и скупо, третьи клеймили книгу как ненаучную.

Читая материалы по делу следствия и суда, Анна столкнулась со странным фактом: профессор Фера напрочь отрицал всякую память о совершённом им убийстве. Он утверждал, что помнит только то страшное утро, когда он проснулся в своей постели весь в крови. Со слов профессора выходило: он понял, что это не его кровь, из того, что, когда стал смывать её, не обнаружил на себе никаких ран или увечий. Он помнил также о том, что накануне вечером был вместе с Робертой — ужинал в небольшом ресторанчике в старом квартале Рима. И ещё он помнил, что перед расставанием они крепко поссорились. Роберта пулей выскочила из ресторана, и он устремился за ней вслед. Что было после этого, профессор Фера не помнил, — так, по крайней мере, он утверждал. Анна могла отчасти поверить в это. Ее заболевание с годами никуда не делось, и временами у Анны были провалы в памяти. Обычно она даже не замечала этого. И только когда Анна задумывалась, пытаясь, к примеру, вспомнить, как она заходила в Метро, или как оказалась в том или ином месте, она понимала, что не может дать себе в этом отчета. Кроме того, она знала, что иногда память блокирует доступ к тем событиям, которые по каким-то причинам мозг отказывается принять. Впрочем, в случае с профессором, более вероятным для Анны казалось, что, разыгрывая амнезию, профессор Фера выстраивал себе мост из тюрьмы в больницу. Чего ему в конечном счёте и удалось достичь.

Анна теперь знала, что на момент смерти Роберта была на третьем месяце беременности. Также было выявлено, что Адриан Фера был отцом этого не родившегося ребёнка. Одно время следствие даже рассматривало беременность Роберты как главный мотив убийства: как оказалось, на время связи с Робертой профессор Фера был уже обручён с другой женщиной — дочерью ректора университета. Этот брак открывал перед ним огромные возможности, и у полиции были серьезные основания полагать, что Роберта требовала расторжения наметившегося брака и угрожала, в случае бездействия Адриана Фера, рассказать родителям о том, что беременна. Однако позднее на передний план вышла ритуальная сторона этого преступления…

— Соратница Флоры — начинается тоже с «эф»…

«Фауна», — отметила про себя Анна.

Ей больше не хотелось думать ни об убийстве, ни об убийце. Она задумалась о человеке, сыгравшем в её жизни роль, мало в чём уступающую родительской. Это была тётя Майя, Майя Барат-Варнидзе. Она не была Аниной тётей, но никак иначе Анна называть её не могла.

Отец тёти Майи был грузинских и испанских кровей, но её мать была русская, что несколько смягчало как характер, так и черты лица тёти Майи. Предки Майи по отцовской линии, насколько взор мог охватить прошлое, служили Российской империи. Отец был директором крупного партийного издательского дома, дед служил Советам на разных ключевых постах, а прадед в своё время служил царю, но с приходом советской власти сделался послом молодой республики в Испании, где и женился на испанке.