Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу Страница 13

И наконец, золотом, которое позволит ему закрепиться на Востоке.

9 июня корабли стали на якорь перед укреплениям и Мальты. Через восемь дней дело было сделано. Реньо-де-Сен-Жан д'Анжели [50]уже возглавил новую администрацию. Таким образом, все это мощное потрясение потребовало не больше времени, чем мне понадобилось на его описание. Мальта оказалась лишь короткой остановкой на пути спешащего человека.

За укреплениями, которые так тревожили нас, мы обнаружили очаровательные тихие улочки и сады, полные ароматов апельсиновых деревьев. Мы ощутили доброжелательность колоритного местного населения; все это предвещало тайны и обещания Востока, что ожидал нас.

Я ступил на остров в компании Фароса. Востоковед шел быстрым шагом и одновременно говорил, не являя ни малейшего признака одышки. Он развивал свою теорию о Мальте: дескать, архипелаг этот — нечто вроде политического и религиозного акведука между Европой и Африкой. Я изнывал от жары; Фарос меня подбадривал:

— Давай, Морган! Вот тут мы будем как на празднике…

Мы находились на верхней точке острова, а совсем внизу виднелся флот, поставленный на якорь в порту Ла Валетты. В любой момент мог появиться Нельсон… В тот же день вновь заговорили пушки, но то был лишь великолепный праздничный салют. Когда Бонапарт входил в город, окруженный своими офицерами, было сделано пятьсот выстрелов. Войска вошли вслед за генералом. С нашего наблюдательного пункта все это походило на движение крошечной живности. Каких-нибудь муравьев. Фарос тут же начал выстраивать теорию о бесконечно большом и ничтожно малом:

— Взгляни на эту титаническую силу, что так напугала рыцарский Орден. Под этим углом зрения она кажется такой мелкой…

— Это неожиданный оптический обман. Если так рассуждать, я могу тебе объяснить, что…

— Речь идет не об этом. Я говорю о тебе и обо мне, когда мы прибудем в Египет. Какова будет наша сила пред лицом тайны фараонов? Достаточно сильна окажется наша наука, чтобы этому противостоять? И Бонапарт, которым ты так восхищаешься, — окажется ли он достаточно силен для подобной встречи?

— Он превосходный солдат, великолепный стратег! Мальта, например…

Фарос снова меня перебил:

— Он идет в Египет не для того, чтобы вести там войну, вот увидишь. Его планы обширнее, и ты это знаешь.

— Я очень высоко его ценю, но я не знаю многого.

— Давай попытаемся разобраться, чего он на самом деле хочет.

— Я веду расследование уже несколько месяцев! Но Бонапарт очень скрытен.

— Это потому, что его амбиции слишком велики.

— Бесспорный факт.

— Вопрос в том, чтобы узнать, «адекватны» ли они, скажем так, тому, на что он вроде бы способен.

Я тотчас вспылил:

— Кто может противостоять Бонапарту?

— Египет, мой дорогой Морган! И говорить так — не значит наносить оскорбление Бонапарту, великому человеку, которому ты служишь.

— Пожалуй, я могу узнать, чего он хочет. И я тебе докажу…

— Мы узнаем…

— Хорошо, мы узнаем, чего он хочет, и я тебе докажу, что он способен…

— Увидим, — отрезал Фарос.

Он бежал впереди меня. Мы двигались по узкой улочке, которая вела в самый центр Ла Валетты. Толпа единодушно приветствовала армию. Казалось, все были на нашей стороне.

Мы нигде не встречали ни малейшего сопротивления. Мальта словно хотела нас соблазнить, а мы ей позволяли. Беспокойство, кое обычно терзает завоевателей, нас совершенно оставило. Мы позволяли этому городу убаюкивать нас своей беспечностью. Нам нечего было опасаться. По крайней мере, я так думал.

От имени рыцарей Фердинанд Гомпеш незамедлительно подписал перемирие, даже не вступая в переговоры. Казалось, все закончилось, — вот так просто. Бонапарт видел в нем олицетворение прошлого. Солдат без оружия. Полная противоположность опасности. Бонапарт в этом не сомневался. Легкая победа сделала его неосторожным. Он согласился даже встретиться с Гомпешем, который хотел поговорить о вербовке двух тысяч солдат Мальтийского Легиона в состав нашей экспедиции. Встреча имела место во дворце великого магистра.

Мальтийский рыцарь, казалось, смирился со всем, в том числе и с тем фактом, что его принимал в его бывшем жилище тот, кто его оттуда выгнал. Гомпеш появился в скромном одеянии, поверх него набросив ярко-красную накидку с белым крестом, универсальным знаком рыцарей Святого Иоанна. Он уважительно поприветствовал главнокомандующего и даже не глянул на комнату, из которой еще несколько дней назад руководил Орденом. Он предпочел смотреть на того, кто сейчас находился в ней.

Я тоже присутствовал там. Бонапарт пригласил меня, дабы поговорить о золоте, захваченном на Мальте. Мой итальянский опыт комиссара по предметам искусства и науки показался ему… ценным. Гомпеш мне кивнул. Очевидно, он знает, кто я такой, заключил я. Затем, игнорируя всех остальных, он обратился к победителю:

— Усиленная двумя тысячами мальтийцев, ваша армия станет еще сильнее, — начал он. — Кроме того, около пятидесяти наших рыцарей, судя по всему, решили присоединиться к вам. Таким образом, — с улыбкой добавил он, — вы лишаете нас не только нашего золота, но и наших людей…

— Это будет нам большим подспорьем!

Бонапарт говорил о военных трофеях. Он ликовал.

— Это и в самом деле подспорье, и оно только украсит судьбу генерала, вдохновленного небесами.

Гомпеш говорил тихо, как священник на исповеди.

— Эта помощь важнее амбиций и судьбы одного человека, — ответил Бонапарт так, что никто не понял, к кому он обращается, ибо он повернулся к нам спиной и стал смотреть на море.

Стояла приятная и тихая ночь, небо окрасилось красновато-золотистыми отблесками, смягчавшими темноту насыпей рыцарской крепости.

— Между тем, позвольте мне задать один вопрос, — снова заговорил Гомпеш. — Ваши намерения действительно столь велики, что позволяют вам обворовывать Церковь?

— Ваш Ватикан и этот ваш Папа сами обогатились за чужой счет! — вспылил Бонапарт, развернувшись, и уставился на Гомпеша, заложив руки за спину.

— Вы сурово осуждаете христианство, — не смутившись, заметил Гомпеш.

— Я говорю как есть. И ваш Орден, в частности, — что он собой представляет? Посмотрите на этот остров. Вас же было всего пятьсот рыцарей, старых и немощных.

— Наша армия была велика… А наша духовная сила останется такой навсегда.