Лондонские сочинители - Питер Акройд Страница 13

И пока ее родители хлопотали возле угасающего камина, Мэри рассказала Уильяму, как они с братом разыгрывали сцены, изображая Беатриче и Бенедикта из «Много шума из ничего», или Розалинду и Орландо из «Как вам это понравится», а то и Офелию с Гамлетом. Роли они знали наизусть и сопровождали их соответствующими действиями и позами — по своему разумению. Играя Офелию, Мэри отворачивалась и горько плакала; Чарльз в роли Гамлета топал ногой и грозно хмурил брови. Эти сцены казались Мэри более реальными и важными, чем события ее повседневной жизни. Но для Чарльза, призналась она Уильяму, они были всего лишь забавой.

— Что-то я разболталась, — оборвала она себя.

— Нет-нет. Мне все это крайне интересно. Если хотите знать, мисс Лэм, его подпись обнаружил я.

— Вы о чем?

— О подписи Шекспира. Это старинная, времен правления короля Иакова, бумага о праве собственности. Мой отец подтвердил ее подлинность.

— И это в самом деле его почерк?

— Тут нет никаких сомнений. — Шрамы на ее лице чуточку светлее здоровой, не тронутой оспой кожи, отметил он про себя. — Я наткнулся на нее в антикварной лавке. На Гроувнор-сквер.

— Обладать такой реликвией…

— Мне частенько приходила в голову мысль, что где-то должно храниться множество документов, связанных с Шекспиром. Не странно ли: все, что было у него в кабинете и библиотеке, как в воду кануло. Ни в одном завещании об этом имуществе нет ни словечка. А ведь его родня наверняка отнеслась бы к таким бумагам с большим почтением.

— Разумеется.

— Уж они бы их свято хранили.

— В Стратфорде?

— Кто знает где, мисс Лэм?

Он чувствовал, что между ними возникла некая близость, хотя не понимал, откуда бы ей взяться; она словно снизошла на них обоих свыше.

Отец Мэри завел старинную песню.

— Я часто думаю, — осмелев, довольно громко сказала Мэри, — каким был Шекспир на самом деле. В жизни, я имею в виду.

— Без сомнения, очень разумным человеком.

— Что и говорить. Редкостно разумным.

— Вероятно, открытым и щедрым. И честным.

— С упругой походкой. Такого никакою силой не сдержать.

— Еще бы. То, что было в нем, правдивей… [55]— громко заговорил Уильям, но осекся и понизил голос. — Как вы справедливо заметили, мисс Лэм, он не принадлежал к простым смертным.

Ему вдруг показалось, что комната стала меньше; он словно разом оказался ближе к Мэри, к ее родителям, даже к развешанным на стенах миниатюрам.

— Тем не менее он понимал, что такое быть обычным человеком, правда, мистер Айрленд?

— Он про всех и про всё понимал.

— В его пьесах действуют обыкновенные люди. Кормилицы, заключенные, горожане. Но их обыкновенность граничит с гениальностью.

По ее пылкой речи он понял, что девушка очень одинока; снедавший ее жар редко находил выход.

— Вспомните кормилицу Джульетты, — продолжала Мэри. — Ведь она воплотила в себе самую суть всех нянек и кормилиц, которые были и еще будут на земле.

— А привратник в «Макбете»!..

— Да, да. Я про него и забыла. Мы должны составить список простых людей, действующих в пьесах Шекспира. — Это «мы» прозвучало чересчур фамильярно, и Мэри поспешно повернулась к матери: — Где же пропадает Чарльз, мама?

— В каком-нибудь недостойном его месте, я полагаю.

Миссис Лэм осуждающе вздохнула и, удовлетворенная, взялась за рукоделие. Ее муж уже спал возле угасающего очага.

— Можно я вам кое-что сыграю, мистер Айрленд? Чтобы пояснить одну мысль.

Мэри подошла к небольшому пианино, стоявшему в нише рядом с камином, откинула крышку и заиграла. Казалось, ее пальцы почти не касаются клавиш, но гостиную наполнили звуки сонаты Клементи. [56]Поиграв с минуту, Мэри обернулась к Уильяму:

— Красиво, не правда ли? Так возвышенно. Но особого смысла из нее не извлечешь. Шекспира я воспринимаю точно так же. Чистая экспрессия. Он тоже играет лишь черными и белыми клавишами. Всё.

Если бы в ту минуту на глаза ему навернулись слезы, он бы и сам не сказал отчего.

— Пожалуйста, сыграйте еще.

Музыка витала над ее родителями, не задевая их и не вызывая никакого отклика. Но Уильяма она взволновала. В книжную лавку музыка не залетала никогда; ему были знакомы лишь напевы, звучавшие в городских парках и на постоялых дворах. А эта музыка была совсем иная, из других сфер. Она подкрепляла сложившееся у него представление о Мэри Лэм.

Внезапно раздался громкий стук в дверь. Мэри поспешно встала и направилась в прихожую. Пробудившийся мистер Лэм спросил жену:

— Сколько еще мешков везти на мельницу? [57]Уильям вдруг почувствовал себя совершенно чужим в этом доме. Нежеланным гостем. Из прихожей доносились голоса:

— Я потерял ключи, дорогая.

— Что с тобой стряслось?

— Меня ударили.

— Ударили?!

— Какой-то негодяй сорвал с цепочки мои часы и был таков. Посмотри, рана на голове еще кровоточит?

Миссис Лэм бросила на Уильяма безумный взгляд и поднялась с кресла:

— Что случилось, Чарльз?

— Меня ограбили, мама.

Чарльз вошел в комнату, как показалось Уильяму, с торжествующим видом.

— А, мистер Айрленд. Я совершенно забыл. Очень рад снова вас видеть. Меня, понимаете ли, задержали обстоятельства.

— Ты ранен, Чарльз?

— Нет, мама, по-моему, нет. Ты уже видела книгу, Мэри?

— Что у тебя украли, Чарльз?

— Часы, мама. Больше ничего.

Мэри подошла к матери.

— Пустяки. Чарльз цел и невредим. Успокойся. — Она усадила мать в кресло. — Ни синяков, ни царапин. Только часы пропали.

Мистер Лэм снова задремал.

Чарльз подсел к Уильяму.

— Я был на дружеском ужине. Иначе я бы вспомнил про назначенную встречу с вами. А потом — это происшествие…

Голос его звучал чуточку покровительственно.