Игра случая - Наталья Александрова Страница 13

Дело в том, что я задумала оставить Лешку в Штатах. Нечегоему делать здесь, у нас.

После окончания университета кем бы он стал? Нищим физикомили безработным. А там, в Штатах, ученые не бедствуют. Но мое сокровищепожелало, видите ли, учиться если там, то только в МасачусетскомТехнологическом институте. Там и только там он может получить серьезноеобразование, ну и у нас, конечно. А остальные колледжи и университеты – этоерунда. Пожалуйста, если бы у меня были деньги – ради Бога! Этот институт там вштатах очень котируется, поэтому стипендию моему сыну там не дадут, зачемтратить деньги, когда можно взять на его место студента, способного оплатитьобучение! Но Лешка был непреклонен: или он поступает в этот институт, иливозвращается домой. За первый год обучения надо было платить 10 тысяч долларов.Мой план был такой. Заработки в Витькиной фирме были неплохие. Мне удавалосьоткладывать в месяц долларов 200–250, конечно, при жесткой экономии. ПоэтомуВитька и издевался надо мной, что я хожу, как бомж, я действительно не моглапозволить себе покупать дорогую одежду. Таким образом, к лету, когда надо быловносить деньги, у меня было бы три тысячи. Две тысячи я собиралась вытрясти изБорьки, он неплохо зарабатывал, а если нет денег, то пусть попросит у свекрови,у нее есть кое-какой антиквариат, бриллианты. В конце концов, Лешка ееединственный внук! Итого получалось пять тысяч. А за остальные пять ясобиралась продаться Витьке душой и телом, занять их у него на год и отработатьпомаленьку. А потом там, в Масачусетсе, поймут, какой Лешка гениальный, и дадутему стипендию. И теперь все полетело псу под хвост! И Лешка вернется сюда, агде он будет жить, если даже квартиры не будет! Я почувствовала, что плачу.Слезы текли и текли, я не могла остановиться, облегчения не было, хотелосьрыдать громко и со вкусом, но я боялась, что услышит Борька за стенкой. От этоймысли мне стало еще хуже: вот, в собственной квартире даже пореветь не могу всвое удовольствие. Я разозлилась, перестала сдерживаться и зарыдала от души.Дверь открылась, Борька подошел, молча меня обнял, стал гладить по голове, а ярыдала, не переставая – было очень себя жалко и удобно на широкой мужскойгруди.

Через какое-то время понемногу я успокоилась и заметила понекоторым признакам, что его мысли приняли другое направление, не совсемутешительное, скажем так. Я сделала слабую попытку освободиться из его объятий,он не пустил, меня охватила какая-то невесомость, он уже целовал меня в лицо, вшею… в самом деле, какого черта! Я не зазывала его к себе, не соблазняла, онвсе сам. И пускай его стерва там, на своей Мальте, сгорит в уголья!

М-да-а, надо признать, что за эти два года он многомунаучился. Все было прекрасно, но это совершенно не решает моих проблем! Нодумать о неприятностях не хотелось и разговаривать с Борькой тоже не хотелось.И пока он шептал разные ласковые слова, я тихонько свернулась калачиком изаснула так крепко, как давно уже не спала.

В среду же утром на лестнице раздалось бодрое «гав-гав».Надежда открыла дверь. Симпатичный скотч-терьер стоял на площадке и хитропоглядывал на нее глазами-бусинками.

– Ой, Тяпочка, золотце, ты что – один?

– Да иду я, иду, – соседка Мария Петровнаподнималась по лестнице.

– Опять лифт не работает, – она остановиласьотдышаться, – а ты что, сегодня не на работе?

– Да у нас отопление уже отключили за неуплату. Так чтодо тепла будем дома работать, раз в неделю только в институт приходить.Зарплату задерживают, так что дешевле дома сидеть, деньги на проезд не тратить.

Мария Петровна подошла поближе и, понизив голос, кивнула надверь соседей:

– Что творится, а?

– Да, ужас!

Соседей по площадке, недавно въехавшую довольно молодуюпару, вчера нашли мертвыми в собственной квартире. Мария Петровна была пенсионеркой,жила с убитыми соседями через стенку, имела массу знакомых собачников, словом,все всегда знала. Надежда хотела расспросить ее подробно не просто из праздноголюбопытства, поэтому пригласила:

– Заходите, Мария Петровна, кофейку выпьем.

– Да я еще не завтракала.

– Вот и позавтракаем.

– А твой-то где? – это она про Надеждиного мужаСан Саныча, которого она не то чтобы не любила, а немножко стеснялась.

Муж у Надежды был второй, старше ее на пять лет, то естьсейчас ему было уже за пятьдесят. Человек он был серьезный, положительный,посторонним казался даже немножко суховатым и занудливым; и, разумеется, такиепростые мужские радости, как валяться в воскресенье перед телевизором в майке истарых тренировочных штанах, попивая пиво, были ему абсолютно недоступны. Домаон всегда ходил очень аккуратно, в чистой рубашке и чуть ли не в галстуке.Мария Петровна Надеждиного мужа уважала, но зайти по-соседски всегдапредпочитала, когда он отсутствует.

– Да нет его, ушел сегодня пораньше.

– Ну ладно, сейчас Тяпку запру и приду. Надеждин рыжийкот Бейсик относился к Тяпе по-соседски неплохо, хотя собак, естественно, нелюбил, но в собственной квартире, охраняя, так сказать, свою территорию, могустроить скандал. Надеждин муж Сан Саныч, имея взрослого сына, невестку и внука,живущих отдельно, всю свою нерастраченную нежность перенес на кота и обожалего, по мнению Надежды, даже слишком сильно. Наглый котяра этим пользовался иабсолютно распустился.

Надежда сварила кофе, сделала бутерброды, поставила на столвазочку с печеньем, усадила Марию Петровну поудобнее и приготовилась слушать.Долго молчать о вчерашних событиях соседка не могла, ее переполняли чувства.

– Подумай, Надя, что на свете творится, такие приличныелюди, и такое с собой сотворили!

– А как все случилось-то?

– Вчера утром сижу я дома, только с Тяпкой погуляла,вдруг слышу крики ужасные. Я сначала не поняла, думала, что телевизор кто-товрубил на полную мощность, а потом думаю, – что же это за фильм, почему яне смотрю? Я включила, пощелкала – нет ничего похожего. А потом чувствую – застенкой это орут.

– А что кричали-то?

– Мужской голос все больше, да ты такая-сякая, сука, дая тебя с твоим хахалем видел, да я давно все знаю, да у тебя, говорит, совестинет совсем, на кого меня променяла, а дальше совсем нехорошими словами. А онаему отвечает, что видеть его не может, осточертел он ей, и готова она хотьголая от него уйти, так он ее достал. И что в постели от него никакого толку,так по ее разговорам получается, что вообще он не мужик.

– Ну уж!

– Вот я тебе говорю все, как есть! Мне так даженеудобно стало, как будто я подслушиваю, а куда денешься, если в наших домахслышимость такая!

А потом там крики такие начались, она орет: Гена, Гена, ненадо, что ты, больно мне, видно он ее бить начал. И грохот такой, посудабьется. Я прямо не знаю, что и делать, а потом стон раздался женский, потомвозня какая-то – и все стихло.