Я садовником родился - Наталья Андреева Страница 13

Он так и стоял в крохотной прихожей, прикидывая, на которую же из коряг пристроить свою куртку, а высокая женщина с коротко остриженными темными волосами рассматривала его напряженно и подозрительно.

- Мама, кто там? – услышал Алексей голос Лейкина.

- Это ко мне, - тут же среагировала женщина.

- Нет, я к Николаю.

- Вы кто? – женщина загородила проход. Ростом она была даже чуть выше Алексея и очень широка в плечах. Обильная седина в ее темных волосах казалась нарисованной. – Кто вас послал?

- Да я сам по себе, – растерялся Леонидов. И попытался вспомнить, как же ее зовут, Колькину мать?

- Вы меня не обманете! Ну, какая из шлюх наняла вас, чтобы передать записку Николаю? После того, как я полностью контролирую телефон?

- Анна Валентиновна! – Вспомнил, наконец, Алексей и облегченно вздохнул. Какой ценный капитал хорошая память! И повторил: - Анна Валентиновна, вы меня не узнали? Мы же с Николаем учились в одном классе!

- Да? – Она оглядела Леонидова подозрительно, но словно что-то припоминая. – В самом деле? Учились в одном классе? И как же вас зовут?

- Леонидов. Алексей Леонидов.

- Ну, конечно! Леша Леонидов! Леша Леонидов, Леша Леонидов, - повторила она несколько раз подряд и крикнула: - Коля! К тебе пришли! Коля!

И совершенно неожиданно:

- А сестры у вас нет?

- Сестры? – Леонидов не переставал удивляться. – Нет, сестры у меня нет.

Она посторонилась, наконец, и даже достала из ящичка для обуви домашние тапочки. Женские или мужские, Леонидов так не понял: вся обувь в этом доме была одного размера. Тридцать девятого, как он прикинул на глазок. Две пары зимних ботинок стояли под зеркалом, и трудно было определить, какие принадлежат мужественной матери, а какие женственному сыну. Ибо вышедший в гостиную Лейкин выглядел весьма экзотично. В пестрой шелковой рубашке, бархатных штанах, и с какой-то веткой в руке. На ногтях маникюр, на ветке красные ягоды. А на подбородке острый клинышек жестких волос, похожий на жирную черную кляксу.

- Леха? Ты?

- Я же тебе звонил.

- Да. Помню. Проходи в мою комнату. Я тебе что-то покажу.

«Господи, боже мой!» – с ужасом подумал Леонидов. – «А вдруг он и, правда, того? Нестандартной ориентации? Надо было Барышева к нему послать! Барышев, по крайней мере, краси-ивый!»

Показал же ему Лейкин в своей комнате какой-то глиняный горшок, в котором торчали две кривые ветки:

- Вот.

- Что это?

- Икебана. Творю. Ты же интересовался. Я, знаешь, увлекаюсь иногда. Ну и как тебе?

Алексей глянул на это безобразие, стараясь не кривиться. Вообще-то, он не чужд был искусству. И даже к авангардизму относился с пониманием: надо, так надо. Но Лейкинский шедевр не понял. И осторожно сказал:

- Нормально.

- Ты не понимаешь. Тут главное – это правильная расстановка. Чтобы во всей силе проявилась Великая Мать Природа, которая отражена в каждом изгибе этого маленького шедевра.

Наманикюренным ногтем Лейкин любовно коснулся нароста на одной из веток, напомнившего Алексею лишай. Потом взял линейку, и приложил к ней ветку с красными ягодами:

- Ты понимаешь: основу композиции составляют три ветви, три элемента. Самая длинная «син» символизирует небо, средняя «соэ» – человека, и маленькая «хикаэ» – землю. «Син» в таком букете должна в полтора раза превышать размер вазы, «соэ» равняться трем четвертям «син», а «хикаэ» - трем четвертям «соэ». И еще угол наклона. Основная ветвь должна быть наклонена вправо под углом 45°, вторая влево под углом 15°, третья так же вправо под углом 75°, и все три ветви наклонены вперед.

Он бормотал непонятные Алексею слова и при этом возился с линейкой, транспортиром, распорками и своими корявыми ветками. Леонидов уже пожалел о том, что пришел. Он почти начал терять терпение, когда Лейкин закрепил последнюю ветку в вазе и отошел назад, оглядывая композицию:

- Красота, а? Что скажешь?

- А мне? Можно?

- Что можно?

- Чуть-чуть поправить?

- Ну, давай, - слегка ошалел Лейкин.

«Ну, не убьет же он меня?» - подумал Леонидов и решительно начал обламывать у одной из веток сучки. С особенным наслаждением тот самый, покрытый лишаем. Ему показалось, что Колька застонал. Алексей между тем отщипнул с пяток красных ягод, и несколькими движениями порушил все правильные Колькины углы. Раскидал на глазок ветки в вазе и, довольно улыбнувшись, отошел:

- Ну, как? Что скажешь?

Колькино лицо Алексею не понравилось. «За лишайник обиделся», - подумал он. И вдруг услышал:

- Почему опять не я? Ладно, хватит, пойдем чай пить.

Столик был накрыт посреди каменного грота. Алексей долго вертелся в кресле, прежде чем понял, чего здесь не хватает. Ведь денег в ремонт и интерьер вбухано много. И все коряги расставлены, без сомнения, с помощью той же линейки и транспортира. С соблюдением пропорций и углов. Души нет. Холодно, неуютно, и, вроде как, даже сыро. Все сделано, словно, чтобы кому-то что-то доказать. А творчество – это не утверждение собственного «я», это его вечный поиск.

- Вы по-прежнему вдвоем живете, с мамой? – спросил Алексей, размешивая сахарный песок в чае серебряной ложечкой. Анна Валентиновна возилась за тонкой перегородкой, на кухне. Леонидов не исключал, что она подслушивает.

- Да, вдвоем, - кивнул Лейкин.

- Развелся, или закоренелый холостяк?

Тот поморщился, но от прямого ответа уклонился:

- Сложный случай.

- Слушай, а у нас ведь в доме двух женщин убили. И обеих буквально за последнюю неделю.

- Да. Я знаю, - Лейкин слегка побледнел. У него была такая манера волноваться.

- Жена сказала, что одна из них в цветочном магазине работала. Не у тебя часом? – упорно старался добить его Алексей. И Лейкин не выдержал:

- Слушай, Леха, у тебя в милиции никого знакомых не осталось?

- Знакомые? А что случилось?

- Оставили бы они меня в покое! – отчаянно сказал бывший одноклассник. – Ты не знаешь, кому надо дать?

- Что дать?

- Денег, чего ж еще! Я знаю: все берут. А у меня денег много.

- Я не понял: ты чего боишься-то?

- Чего боюсь, чего боюсь. Да себя я боюсь. Не выдержу, сломаюсь…

- Ты успокойся. Может, пойти и все рассказать?

- Рассказать? Не-ет. Слишком уж это легко. Рассказать. У меня не жизнь – дерьмо. Почему мы это с собой делаем, Леха?

- Постой. Ты где был в тот вечер-то? Когда Лилию убили?

- Так ты что, знаешь, как ее зовут? А ты не врал мне часом? Ты все так же в ментовке работаешь?