Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт Страница 13

– Робин очень кстати оказалась на побережье по совершенно другому делу, так что…

– Я охотно подожду в машине, – из вежливости сказала Робин, – если Анне удобнее будет побеседовать с Кормораном наедине.

– Ну… посмотрим, как настроена Анна.

Отступив назад, чтобы впустить посетителей, Ким распорядилась:

– Вверх по лестнице, в гостиную.

В доме явно был сделан капитальный ремонт, причем на самом высоком уровне. В отделке интерьеров преобладали беленая древесина и стекло. Спальню, как успела заметить Робин через открытую дверь, разместили на первом этаже, возле комнаты, напоминавшей кабинет. Наверху, под стеклянным колпаком, заметным с улицы, располагалось открытое пространство, которое совмещало в себе кухню, столовую и гостиную с великолепным видом на море.

Возле сверкающей дорогой кофемашины стояла Анна, одетая в мешковатый синий комбинезон из натуральной ткани и белые парусиновые туфли (по мнению Робин – стильные, по мнению Страйка – отстойные). Стянутые на затылке волосы подчеркивали изящную форму головы.

– Ой, здравствуйте. – При их появлении она вздрогнула. – Кофемашина шумит – я даже звонка не слышала.

– Анни, – начала Ким, входя следом за Страйком и Робин, – это Робин Эллакотт, ее привел Камерон в качестве своего… мм… партнера. Но она готова уйти, если ты предпочитаешь беседу…

– Корморан, – поправила ее Анна. – Ваше имя, наверное, часто коверкают? – обратилась она к Страйку.

– Чаще, чем хотелось бы, – ответил он с улыбкой. – Имя на самом деле совершенно нелепое.

Анна рассмеялась.

– Останьтесь, я не возражаю, – обратилась она к Робин, делая шаг вперед для рукопожатия; Робин притворилась, будто не заметила, каким взглядом Анна окинула длинный, до локтя, шрам у нее на руке.

– Присаживайтесь, прошу вас. – Ким жестом указала Страйку и Робин на встроенный полукруглый диван у низкого столика из оргстекла.

– Кофе? – предложила Анна, и визитеры согласились.

Бесшумно ступая по пятнам солнечного света, в комнату прокралась крупная трехцветная кошка породы рэгдолл с ясными голубыми глазами, совсем как у Джоан на другом берегу залива. После беззастенчивого осмотра чужаков она легко вспрыгнула на диван и устроилась на коленях у Страйка.

– Ирония судьбы, – сказала Ким, ставя на стол поднос с чашками и печеньем. – Кэгни безоговорочно предпочитает мужчин.

Из вежливости Страйк и Робин посмеялись. Анна принесла кофейник, и хозяйки дома уселись бок о бок, лицом к Страйку и Робин, которых нещадно слепило солнце; хорошо еще, что Анна догадалась взять пульт и опустить кремовые жалюзи.

– Чудесный дом, – сказала Робин, оглядываясь по сторонам.

– Спасибо, – отозвалась Ким. И добавила, погладив Анну по коленке: – Это ее заслуга. Она архитектор.

Анна прочистила горло.

– Хочу извиниться, – начала она, в упор глядя на Страйка своими необычными серебристо-серыми глазами, – за свое вчерашнее поведение. Я выпила больше, чем следовало. Вы наверняка решили, что я не в себе.

– С такими мыслями, – ответил Страйк, – я бы сейчас здесь не сидел. – И погладил громко урчащую кошку.

– Мое обращение к экстрасенсу наверняка создало у вас ложное… Поверьте, Ким уже отругала меня за глупость.

– Я не говорила, что ты глупая, Анни, – спокойно заметила Ким. – Я говорила, что ты внушаемая. Это не одно и то же.

– Разрешите узнать: что конкретно сказал вам экстрасенс? – спросил Страйк.

– А это существенно? – насторожилась Ким и, как отметила Робин, с подозрением уставилась на Страйка.

– Для расследования – нет, – сказал Страйк, – но поскольку Анна обратилась ко мне именно под влиянием его… ее?… слов…

– Это была женщина, – сказала Анна, – и, по сути, она не сообщила мне ничего полезного… я же не…

С нервным смешком она покачала головой и начала заново:

– Поступок дурацкий, не спорю. Мне… у меня сейчас трудное время… Я уволилась из фирмы, мне вот-вот стукнет сорок, и… понимаете, Ким была в командировке, а мне… мне, наверно, понадобилось…

Она взмахнула руками, словно отгоняя эти мысли, а потом продолжила:

– Женщина совершенно заурядного вида, проживает в Чизике. Весь дом заставлен ангелочками… керамическими, стеклянными, а один, вышитый на бархате, висит над камином. Ким… – с нажимом произнесла Анна, и Робин покосилась на женщину-психолога, сидящую с бесстрастным видом, – Ким считает, что она… та ясновидящая… заранее разузнала, кем была моя мать… нашла все данные в интернете. Я ведь назвалась своим именем. А приехав к ней, только сообщила, что моя мать давно умерла… хотя, конечно… – Анна вновь нервно всплеснула тонкими руками, – никаких доказательств смерти матери у меня нет… это еще не… но, как бы то ни было, я сказала ясновидящей, что моя мать умерла, а как это случилось, мне до сих пор толком не известно. Тогда эта женщина вошла… по-моему, говорится так: «вошла в транс», – смущенно продолжала Анна, – и сказала, что в свое время кое-кто счел нужным меня оградить для моего же блага, но теперь близок момент истины и мне скоро будет знамение. А еще она говорила: «Твоя мать очень тобой гордится», «Она всегда тебя охраняет» и так далее… видимо, это шаблонные фразы, а под конец добавила: «Покоится она в священном месте».

– Покоится она в священном месте? – переспросил Страйк.

– Именно так. Наверное, хотела меня утешить, но я даже в церковь не хожу. Святость – или приземленность – места упокоения моей матери… если, конечно, она похоронена… это сейчас не главная проблема.

– Не возражаете, если я буду делать кое-какие заметки? – спросил Страйк.

Он достал ручку и блокнот; кошка Кэгни, видимо, решила, что ей предлагают новую забаву, и, пока Страйк записывал дату, пыталась ухватить когтями ручку.

– Иди сюда, глупое животное. – Ким, встав со своего места, взяла кошку на руки, чтобы опустить на теплый деревянный пол.

– Теперь давайте по порядку, – сказал Страйк. – Когда пропала ваша мать, вы, очевидно, были еще младенцем.

– Чуть больше года, – ответила Анна, – так что я совсем ее не помню. В моем детстве фотографий матери в доме не было. Долгое время я вообще понятия не имела, что с ней произошло… Естественно, интернет появился позже… короче, после замужества она сохранила девичью фамилию. А я росла под фамилией отца и звалась Анной Фиппс. Доведись мне лет в одиннадцать услышать имя Марго Бамборо, у меня бы даже мысли не возникло, что она имеет ко мне хоть какое-то отношение. В раннем детстве я считала своей мамой Синтию, которая меня вынянчила. Она приходится троюродной сестрой моему отцу, хотя намного его младше, – объяснила Анна, – но тоже носит фамилию Фиппс, и я считала, что мы – образцовая семья. Ну то есть… ничто не вызывало сомнений. Помнится, у меня, когда я пошла в школу, возник только один вопрос: почему я зову Синтию не мамой, а Син. Но когда они с отцом решили пожениться, мне было сказано, что при желании я теперь могу говорить ей «мама», и я еще подумала: ага, понятно, раньше мне из-за того приходилось обращаться к ней по имени, что они не были женаты. Дети многое додумывают сами, правда? У них своя, особая логика.