В свободном падении - Анна и Сергей Литвиновы Страница 13

– Виталик не стоит вашего внимания. А Владимир Андреевич слишком стар – охота вам потом ему печально лекарства подавать?

– Так что же делать? – шепчет ошеломленная Эля.

– Ничего. Ждать. Скоро Он придет. Твой, единственный. Он всегда в конце концов приходит.

После столь эффектного фокуса я понимаю, что теперь она моя навеки, и я могу просить у нее все, что угодно: капучино в девять вечера или даже станцевать на столе.

Сименс мою эскападу слушает с улыбкой. Всегда хорошо, когда есть человек, который воспринимает твои способности с легкой долей иронии, не дает тебе зарываться.

Я осматриваю поле ближайшей ментальной битвы. Кабинет в прошлом принадлежал фирме, которая оказывала налоговые консультации физическим лицам. Здесь царит аура порядка, дотошности, точности – правда, с легким и почти безгрешным привкусом жульничества: типа, как бы не заплатить налог на продажу шестилетнего возраста «Тойоты Королы». Но это не зубной кабинет. Обстановка мне мешать не будет.

Я занимаю место в главном помещении. Эля приносит мне чай и булочки. Запах свежезаваренного чая и выпечки, замечено за годы практики, обычно стимулирует разговорчивость, а главное, памятливость моих клиентов.

И вот в девять утра ко мне входит первая энская посетительница. Женщина лет сорока пяти – что называется, со следами былой красоты. Лицо с правильными, благородными чертами – однако на нем нет ни единой краски, ни в прямом, ни в переносном смысле. Потухшие глаза. Ненакрашенные губы, ресницы. Ни следа румян. Волосы тщательно выкрашены в рыжий цвет – очевидно, наступление седины уже стало фатальным. Однако прическа делалась месяца три назад – а рыжина в контрасте с серым лицом создает неприятное впечатление. И еще – знаете? – мне сразу, даже не ведая, что случилось, и невзирая на то что произошло, становится ее жалко.

– Как вас зовут? – спрашиваю я. И участливо: – И что у вас произошло?

Зовут ее, оказалось, Антонина Ивановна, а стряслось – ох! – такое обыденное и такое страшное: пропала дочка, доченька, любимая, ненаглядная, Ксюшенька, пятнадцати лет. Исчезла две недели назад, ничего не сказала, ни записки не оставила, просто однажды из школы не вернулась и вещей никаких не взяла. Вот фотография.

С карточки на меня смотрела милая и очень даже секси девочка. Волосы распущены, голые плечи, купальник. Антонине Ивановне стоило бы подумать, прежде чем приносить на просмотр постороннему мужчине столь откровенное изображение дочери.

– У вас кто-нибудь есть?

– В смысле? – встрепенулась дама.

– В прямом. Любовник. Сожитель. Мужчина.

Кровь прилила к ее бескровному лицу.

– Ну… Есть…

– Живете вместе? Сколько лет ему? Как зовут?

– Зовут Петром Гаврилычем. Он меня старше, ему пятьдесят два, да, мы вместе живем, у меня трехкомнатная квартира.

– А вы сама – как думаете, где дочка может быть?

Я подошел к креслу и взял клиентку за руку.

– Не знаю… Если б я знала… Я уже и в милицию заявила… Неужели ее похитили?

Но чувства, что неслись в ней, я чувствовал их, были совсем другими и говорили мне гораздо больше: Неужели она просто сбежала? Сучка, гадина, она проучить меня решила. Отомстить, что я с Петей не рассталась, как она хотела. Неужели у нее и правда с Петей что-то было? Тогда летом, когда я пришла раньше, а они оба розовенькие, он в трусах, а она в халатике – о, как больно! Неужели это она, гадина, его соблазнила, чтобы мне отомстить? Или это он резвится, климакс, кровь последний раз в его полтинник играет? А еще раньше: «Мама убери его от нас, он ко мне пристает!» – «Доча, как пристает?» – «Смотрит на меня! Подсматривает!» Что это – она шантажирует меня? Или правда Петя ее приставаниями замучил? Ладно, она убежала, да – но ведь с ней там, куда она убежала, может все, что угодно, случиться! И куда, куда же она убежала?!»

– Да, – повторил я вслух подслушанную мысль Антонины, – с ней там может случиться все, что угодно.

Моя собеседница вздрогнула. Я отпустил ее руку.

– Вы любите свою дочь, – полувопросительно сказал я.

– Да.

– Вы волнуетесь о ней.

– Да.

– Вы хотите, чтобы она вернулась.

Она кивнула.

– Она вернется. Но вы должны просто позвать ее. Громко, четко, ясно. Может, не один раз – так, чтоб она услышала.

– Но как? Как позвать? Как я позову, когда я ж даже не знаю, где она?!

– Она Интернетом пользовалась?

– Да, конечно. Она же молодая. Все время.

– А вы?

– Н-ну, если только по работе.

– Значит, обращаться с Инетом умеете. И в социальные Сети, наверное, все ж таки заходили. – Женщина вдруг покраснела. Я продолжил: – Поэтому вам надо найти во всех соцсетях странички вашей дочери. «Аккаунты» они по-другому называются, знаете? В «одноклассниках», «ВКонтакте», в «фейсбуке»… И везде от своего имени надо разместить короткое, но прочувствованное сообщение: «Дорогая Ксюша, я люблю тебя, я волнуюсь за тебя и очень скучаю, пожалуйста, возвращайся домой».

– Вы думаете?

– Да, – сказал я безапелляционно. – Думаю, что она где-то недалеко – не в физическом, а в ментальном смысле. Ее не похитили. Она убежала из дома сама. Чтобы вас с вашим сожителем наказать. И уже понимает, что сделала глупость. И ждет, что вы, мама, ее простите и позовете.

– А вы… вы не могли бы мне составить это обращение?

– Понимаете, Антонина, это должны быть ваши слова – присущие только вам. Если напишу я или кто-то другой – она сразу почувствует фальшь.

– Вы сказали, она недалеко – а где?

– Даже если вы найдете ее физически, разговор ваш с нею лично, в реале, пойдет куда тяжелее, чем в виртуальности. Поэтому – лучше пишите. И обещайте ей все, что угодно. Даже то, чего не сможете выполнить. Например, расстаться с Петром. – Женщина вскинула на меня удивленный взгляд. – Да-да, лучше пару месяцев обойтись без мужчины, чем потерять дочку, правильно? И о том, как будут развиваться события, держите в курсе моего секретаря, вот электронный адрес.

Довольно давно хитрый Сименс посоветовал мне на первые дни каждой гастроли брать клиентов со случаями полегче. Чтобы я мог добиться с ними результата, пока мы находимся в городе. Чтобы слух о моих достижениях успел пролететь по окрестностям. А на последний день (или даже дни) изначально никого не записывать. Пусть являются те, кому очень надо. Для кого мои способности – последняя надежда. С таких, как нашептал мне Сименс, и взять можно побольше. Обычный трюк, очень в духе нынешних отечественных чиновников, полицейских, врачей. Хотя те продают свои полномочия, а я талант. Имею право. Но я, невзирая на сименсовские искушения, на подобную спекуляцию не пошел. Все ж таки дар мой вещь хрупкая. Как бы не истончить его, не сломать хапужническим к нему отношением.