Ад под ключ - Наталья Андреева Страница 13

Зачем что-то делать, зачем всерьез напрягаться, когда жизнь, как полноводная река с далекими-предалекими берегами, и спьяну кажется, что ни до одного так и не доплыть? Особенно, когда они теряются в ночи…

— Закажем что-нибудь?

Алексей вздрогнул. Он задумался и не заметил, как подошел Тукаев. Хотя и Хан двигался бесшумно, даже в своих неразношенных ботинках. Он не подходил к еде, а подкрадывался, словно всегда боялся, что отнимут.

Тукаев сел напротив и открыл меню.

— Я кофе пил у Сажина, так что не голоден, — намекнул Алексей.

— День длинный. И кто знает, чем все закончится? — также с намеком ответил Хан.

Алексей мысленно усмехнулся: обменялись любезностями. Один-один.

Тукаев кивком подозвал официантку. Симпатичная девица спортивного вида приняла у них заказ. Подумав, Алексей тоже заказал харчо.

— Сажина откуда знаешь? — безразлично спросил Хан, тщательно протирая салфеткой и без того сверкающую ложку.

— Оттуда же, откуда и ты. Я вел дело об убийстве Анжелики Голицыной. Которое привело к другому убийству. Которое привело на зону Дмитрия Сажина. Который встретил там тебя.

— Все тот же, — поморщился Хан. — Сложно говоришь, начальник. Никогда тебя не понимал.

— Как же мы в таком случае договорились? — намекнул он.

— То давно забыто, — жестко сказал Хан. — Ты на меня не дави, не тот нынче расклад.

— А какой? — невинно спросил он.

— Прямо говори: чего хочешь?

— Суп ешь, — Алекей кивнул на дымящуюся тарелку, которую официантка поставила перед Тукаевым. — Кстати, откуда отчество Хафизович? Насколько я помню, у тебя в метрике в графе «отец» стоял прочерк. Я еще тогда пошутил: «Сын полка».

— Я сказал: хватит, — голос у Хана стал металлическим. — Я Тимур Хафизович Тукаев, это понятно? А ты никто. Я знаю, что тебя из ментовки поперли. Давно должны были попереть. Мы ведь тебя ждали, — ласково сказал он.

— Вы — это блатные?

— Ты давно должен был сесть.

— Так ведь ваших с нашими не сажают.

— Много знаешь, — растянул узкие, как щель у бетонного дота, губы в резиновой улыбке Хан. — Добрались бы. Жаль.

— Жаль, что меня просто поперли? Но зато теперь я друг Сажина. Единственный друг, — подчеркнул он. — Как с этим?

Лицо Хана опять превратилось в застывший бетон в круглом, как луна, тазу. Тукаев не спеша, с безразличным видом ел, словно глотал не обжигающе острое харчо, а холодную окрошку на квасе.

— Я знаю, всего ты мне не расскажешь, — Алексей лениво помешал ложкой в своей тарелке. Есть не хотелось, хотя пахло вкусно. — Но у меня есть влияние на Сажина. Как я понял, бугор здесь он. И ты не единственный криминальный авторитет, которого он знает. Наверняка среди его знакомых теперь есть и воры в законе. А ты по-прежнему смотрящий. Только теперь не на зоне. Ты присматриваешь за общаком, в который скинулись ОПГ. Сажин тоже вложился, но не только его деньги здесь крутятся. «БуЗа» — именно общак. Бизнес, который ищет защиты, платит взносы. Сажин вкладывает сбережения в новую империю, которую строит. Потому что он по натуре — император. Ему нельзя было на зону, потому что там проявилась худшая сторона его натуры. В нем возобладали имперские амбиции, и ему удалось притянуть к «БуЗе» ОПГ… Эти в большинстве своем и вашим и нашим. Они давно уже договорились с силовиками, но блатным ходить под кем-то всегда было в падлу. Они, как прирученные волки, все время в лес смотрят и воют, натягивая цепь. А Сажин и есть тот лес. Вот почему он лидер. Он не побоялся подставиться. Ты ему чем-то обязан. Расскажи.

— Умный. — Хан медленно проглотил харчо и спросил: — В чем здесь моя выгода?

— Ты остаешься в правлении. У меня, между прочим, неограниченные полномочия, — не моргнув глазом блефанул Алексей. — Сажин ищет стукача.

Хан посмотрел на него с таким презрением, что Алексей уткнулся в тарелку с харчо. «Ты рамсы-то не путай, мент», — понял он. Сесть для Хана все равно что очередной орден на грудь повесить. И ментам он стучать не будет. Не та масть.

«Мы маленький, но гордый народ, — мысленно улыбнулся он. — Всех вас давно уже сломали, вы ручные, но по-прежнему понтитесь и прилепились теперь к Сажину. Потому что он — лидер. Только он может поднять вас с колен».

— Нам работать вместе, — миролюбиво сказал он Хану. — И кто знает, во что выльется эта работа? Расскажи.

— Сажа ментовское душилово разрулил, — Хан смотрел мимо него, в стену. — И он там, на зоне, икру с крабами в одиночку не жрал. Все посылки, что ему приходили, шли в общак. Поначалу он был «мужиком». Потом стал авторитетным, — Хан стал говорить медленно, рублеными фразами. — Вместе решали, как быть с нашими, а как с его. Грамотно решали. А потом м…к один стуканул. Бабе своей маляву накатал. Да еще фотку скинул: вот как шикарно я тут живу. А на столе жрачка — мама не горюй. Крабы с икрой, шашлыки. Спалились.

По тому, как Хан стал постепенно скатываться на блатной жаргон, Алексей понял, что тема больная. Вот сейчас Хан скажет главное.

— Баба дура оказалась, поднялся кипиш. К нам на зону проверка нагрянула. Менты взбеленились. Они-то к нам со всей душой. Посылки без разговоров пропускали, а Саже ящиками жратву с воли слали. Олигарх, бля… Кто хотел, так тому и баб на свиданку приводили. А мы, выходит, суки, потому что сдали. Ну и прессанули нас. Душилово началось. Что было делать? — Хан тоскливо посмотрел в тарелку с остывающим харчо.

— Как Сажин с ними договорился?

— Договорился? — Хан посмотрел на него с удивлением. — Разве с ментами можно договориться? Это здесь, у вас, все бабки решают. А когда по понятиям, характер надо показать.

— Правда на стороне сильного, — кивнул Алексей. — Первобытно-общинный строй. Что, махач был?

— Менты сказали: выставляйте бойца. Наш против вашего. Победа за нами, и мы вас прессуем. Жить будете, как мы скажем. А нашего бойца вынесут — душилово кончится. Как раньше не будет, но жрачку не отберем. И в дела ваши не полезем. Пересидим кипиш, а там, глядишь, и наладится.

— По понятиям, против их бойца должен был выйти криминальный авторитет, — напрягся Алексей. — А на зоне в тот момент, кроме тебя, никого больше не было, раз ты был смотрящим. Вышел Сажин, да? За тебя?

— Мент был качок. Огромный, как гора, — в голосе у Хана Алексею почудился испытанный тогда, во время «душилова», страх. Тукаев всегда хотел жить, эта жажда жизни была его основным инстинктом. И как Тукаев ни заглушал ее, как ни старался быть крутым, в критические моменты он все равно хотел жить любой ценой. Даже ценой предательства. — Я не боец, сам знаешь. Могу, но силы не те. Мент бы меня ушатал.

— Сажин победил? — Хан молча кивнул.

«Так вот откуда у него шрам!»

— Сколько раундов было?

— Десять.