Детектив - Артур Хейли Страница 12

Полиция прибыла слишком поздно, чтобы спасти Темпоунов, но Элрой Дойл был схвачен на месте преступления, весь залитый кровью своих жертв. Когда врачи вывели Айвена из шокового состояния, он так достоверно и четко рассказал об увиденном, что Адель Монтесино не сомневалась: его свидетельские показания в суде будут более чем убедительными.

“Теперь представьте, что мы выдвинем обвинение в остальных убийствах, — продолжала свою речь прокурор. — Ни по одному из них у нас нет стопроцентных, неопровержимых доказательств. Да, косвенных улик много. Мы можем доказать, что именно Дойл мог совершить эти преступления — всякий раз он находился поблизости и у него нет алиби. С места первого из этих убийств у нас есть частичный отпечаток ладони, который почти наверняка принадлежит Дойлу, хотя специалисты по дактилоскопии обнаружили лишь семь совпадающих характеристик, а для стопроцентной идентификации требуется девять. Кроме того, доктор Санчес считает, что остальные жертвы были убиты другим ножом, не тем, что мы имеем в деле Темпоунов с отпечатками пальцев Дойла. Ясно, что убийца мог иметь несколько ножей, скорее всего, так оно и было. Беда в том, что полиции не удалось их обнаружить.

Любой адвокат мертвой хваткой вцепится в эти уязвимые места обвинения. А стоит породить у присяжных хоть тень сомнения в доказанности одного из убийств, они начнут сомневаться во всем, даже в нашем неопровержимом обвинении по делу Темпоунов.

Слушайте, одного этого дела достаточно, чтобы посадить Дойла на электрический стул, а казнить человека все равно можно только один раз, верно?”

Прокурор штата держалась своего плана, несмотря на все протесты. Одного она не предусмотрела: после суда ее отказ обвинить Дойла в остальных убийствах у многих, особенно у активистов движения за отмену смертной казни, создал впечатление, что над виновностью Дойла вообще изначально витал большой знак вопроса. Пошли слухи, что вина Дойла сомнительна даже в том единственном преступлении, за которое его осудили и приговорили к смерти. Да и сам суд сопровождался скандалами и ожесточенной полемикой, доходящей чуть ли не до драки.

Поскольку сам подсудимый не располагал средствами для защиты, судья Руди Оливадотги назначил ему в адвокаты Уилларда Стельцера — опытного специалиста по уголовным делам.

Среди юристов Майами Стельцер пользовался известностью не только как блестящий адвокат, но и благодаря эксцентричности манер и внешности. В свои сорок лет он упрямо отказывался приходить в суд одетым в соответствии с правилами, предпочитая костюмы и галстуки в стиле ретро. Его любимым периодом были пятидесятые. Где он умудрялся доставать соответствующие наряды, оставалось загадкой, а свои длинные черные волосы он заплетал сзади в косичку.

Верный репутации, Стельцер сумел настроить против себя как обвинителей, так и судью первым же своим шагом. Он заявил, что в округе Дейд невозможно подобрать беспристрастных присяжных из-за обилия нежелательных публикаций в прессе и подал прошение о переносе заседаний суда в другое место.

Судья, скрепя сердце, это ходатайство удовлетворил, и слушание было перенесено на шестьсот километров от Майами в Джексонвилл.

Вполне предсказуемым был следующий ход Стельцера — он заявил, что его подзащитного следует признать невменяемым. В подтверждение он сослался на вспышки гнева, которым был подвержен Дойл, напомнил суду о его трудном детстве, о буйном поведении в тюрьме и патологической лживости. Последний аргумент нашел себе наиболее яркое подтверждение, когда Дойл принялся горячо отрицать, что вообще когда-либо близко подходил к дому Темпоунов, хотя даже защита не оспаривала факта его ареста на месте преступления.

Все это, по мнению Стельцера, были симптомы душевной болезни. Судья Оливадотги снова с видимым неудовольствием согласился на проведение психиатрической экспертизы. Дойла обследовали трое назначенных властями штата врача, волынка эта растянулась на четыре месяца.

Заключение экспертов гласило: да, с оценкой личности и поведения подсудимого, которую дала защита, нельзя не согласиться, но это не означает, что он невменяем. Он понимает разницу между правильными и не правильными поступками, между добром и злом. После этого судья объявил Дойла психически здоровым, и ему было наконец предъявлено обвинение в убийстве при отягчающих обстоятельствах.

Первое появление Дойла в зале суда на всех присутствовавших произвело неизгладимое впечатление. Он оказался гигантом: рост — под два метра, вес — килограммов сто двадцать. Бросались в глаза крупные и грубые черты лица, мощный торс, огромные ручищи. В Элрое Дойле все было необъятных размеров, и понятие о себе самом он имел соответствующее. В зал заседаний суда он всякий раз входил с выражением высокомерной презрительности, с почти открытой язвительной усмешкой. Многим казалось, что на протяжении всего процесса Дойл оставался совершенно равнодушен к происходящему, а один из репортеров писал об этом так: “Элрой Дойл готов свидетельствовать в суде против самого себя”.

Наверное, ему смогла бы помочь мать, как она не раз делала в прошлом, но, увы, Бьюла Дойл умерла от СПИДа несколькими годами ранее.

Лишенный ее поддержки. Дойл вел себя враждебно и вызывающе. Даже во время подбора присяжных он громко обращался к своему адвокату с репликами вроде: “Скажи, чтобы эту жирную обезьяну выкинули отсюда к едрене фене!” И это об автомеханике, кандидатуру которого Уиллард Стельцер уже готов был утвердить! Пожелание подсудимого попало в протокол, адвокату пришлось пойти на попятную, впустую потратив столь драгоценное право на единственный отвод без объяснения причин.

Нашлась еще одна почтенная чернокожая матрона, отнесшаяся к Дойлу с некоторой симпатией, но он опять проорал на весь зал: “Да эта черномазая ни хрена не сечет в правосудии!” — и ее кандидатура тоже была снята.

Только после этого судья, который прежде ни на что не реагировал, сделал подсудимому предупреждение. Наступила пауза, в течение которой расстроенный Уиллард Стельцер, вцепившись пальцами в рукав своего подзащитного, что-то возбужденно и напористо нашептывал ему на ухо. Дальнейший подбор присяжных прошел без выходок Дойла, но они возобновились, как только начался сам процесс.

На свидетельскую скамью вызвали доктора Сандру Санчес, судебно-медицинского эксперта округа Дейд. Она показала, что охотничий нож, на котором, как уже было известно суду, обнаружили отпечатки пальцев Элроя Дойла, послужил орудием убийства Кингсли и Нелли Темпоун. Дойл с перекошенным злостью лицом снова вскочил на ноги и выкрикнул: “Ты лжешь, мерзавка! Все ты лжешь! Это не мой нож. Меня вообще там не было!”

Судья Оливадотти, неизменно строгий к представителям обвинения и защиты, но славившийся мягкостью к подсудимым, на этот раз рассвирепел: “Мистер Дойл, если вы не замолчите, я вынужден буду пойти на крайние меры, чтобы вас успокоить!”

“Да иди ты… — пробасил в ответ Дойл. — Испугал тоже! Надоело мне торчать здесь и вашу хренотень выслушивать. Разве ж здесь судят по справедливости? Вы все сговорились против меня, чтобы казнить… Ну так сворачивайте это дело поскорее!”

Пунцовый от гнева судья обратился к Уилларду Стельцеру: “Я требую, чтобы защита вразумила своего клиента! Это самое последнее предупреждение. Заседание суда прерывается на пятнадцать минут”.