Тайна старого грота - Владимир Жуков Страница 12

– За кем пожаловал, любезный? – жарко дыхнул он на Алекса стойким спиртным перегаром, настороженно глядя из-под выпуклых толстых линз очков: "Не ревизор ли? Выгонят? Так какой черт пойдет сюда работать, чтобы всю ночь покойники мерещились. Это я здесь, как проклятый, увяз". Но в следующий миг увидел растерянное, даже испуганное лицо посетителя и определил: "Нет, не ревизор, да какой ляд ему здесь надо? У меня приписок нет. Сколько трупов получил, столько и выдал под расписку. Бухгалтерия в одном лице. Может, лимит на спирт урежут, так тогда здесь ни меня, ни Матрену никто не удержит. Только спирт и спасает. Какой это к лешему ревизор: ни наглости, ни суровости, так себе – интеллигент слабохарактерный", – рассудил врач.

– Кто здесь у тебя? Мать, теща, брат, сват? – грубовато спросил он у Алекса. – Да, живее отвечай. Недосуг, меня работа ждет, еще три трупа на вскрытие.

– Жена, – выдавил из себя Корецкий.

– Же-на-а? – удивился врач. – Ты еще молод, чтобы жену оплакивать. Может ее онкология или СПИД подкосили?

– Сегодня утром к вам доставили девушку, Вику Корецкую, – неожиданно резко перебил его Алекс, решив наконец, что только на таких тонах и воспринимается речь в этом пронизанном холодом и смрадом помещении. – Я хотел бы ее увидеть.

– Да, очень милое создание, бедняжка, – посочувствовал врач. – Пройдите сюда, пожалуйста, она здесь, в углу. Матрена, живо принеси халат посетителю!

Из глубины помещения длинной тенью метнулась санитарка и набросила на плечи Корецкого застиранный, протертый на локтях халат.

– У нас здесь строго насчет посещений, – сообщил врач. – Но для вас я делаю исключение. Соболезную, такой дикий случай…

Алекс молчаливо прошел к отдаленному столу в зыбком полумраке и увидел во всей наготе родное тело Вики. Каштановые волосы были все так же роскошны и пушисты. Казалось, они не доступны тлену. Лицо было мраморно-белым, с заострившимся носом, веки закрыты. По бокам лежали белые плети рук с восковыми пальцами. На губах с запекшейся кровью застыла блуждающая улыбка.

К большому пальцу ноги была привязана бирка с фамилией. Еще несколько суток назад, перед отъездом Вики на юг, он с упоением ласкал это ныне безжизненное тело, испытывая пик блаженства во время соития. Они мечтали о продолжении медового месяца в Керчи Алексу стало не по себе, грудь сдавили тиски страданий и он отвел взгляд. "Слава Богу", – прошептал он, видя, что острый нож врача еще не коснулся женского тела, красоту которого и смерть не могла уничтожить. На шее увидел укусы и рану, а на груди, животе и коленях были заметны синяки и ссадины.

– Изверг, злодей, – Алекс наклонился к ее изголовью. – Вика, клянусь – я найду убийцу и отомщу за тебя…

Ему показалось или это была галлюцинация возбужденного воображения, что жена улыбнулась ему. Он поцеловал ее в лоб, и ледяной холод сковал его губы.

– Накройте, накройте ее простыней! – в отчаянии закричал Алекс и чуть тише добавил. – Ей холодно…

Его крик эхом отозвался под высокими сводами. Врач выронил скальпель, и он со звоном ударился о каменный пол. Матрена вытаращила на Корецкого хмельные глаза, словно соображая, кого слушаться.

– Принеси простыню, – приказал ей врач. Алексу уже ничего не было нужно. Он осознал утрату во всей ее трагичности и непоправимости. До встречи с Викой он еще сомневался, словно речь шла о ком-то постороннем. Но здесь, на грубом оцинкованном столе, лежало его солнышко, его жена, с которой они в первую брачную ночь поклялись друг другу быть верными и прожить долгую счастливую жизнь.

К горлу подступил комок, ноги подкосились, но врач вовремя успел подставить табуретку, и Алекс опустился на нее. Врач прошел за перегородку, принес два стограммовых стакана и один подал Корецкому. Переломил пополам плавленый сырок.

– Выпей-ка спирта, легче станет, – произнес он участливо. – Меня кличут Иннокентием, а помощницу Матреной. Здесь, братец, насмотришься горя людского, так что, порой, и жить не хочется. Жену твою, царство ей небесное, теперь ничем не поднимешь. А ты молодой, жить и жить. Все пройдет, рана зарубцуется. Время – самый лучший лекарь. Не замыкайся в себе, это может плохо кончиться. Знай, что на людях и смерть красна. Ну, давай, помянем твою горемычную жену....

Он остановил стакан на полпути.

– Вику, Викторию, – напомнил Алекс.

– Вику, царство ей небесное,– повторил врач и одним залпом опрокинул стакан. Корецкий тоже выпил. Почувствовал, как горло обожгло спиртом, на миг перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы. Врач молча, сосредоточенно пережевывал сырок. Матрена тем временем принесла белоснежную простынь и аккуратно накрыла ею покойницу. Алекс обернулся: на столе белым сугробом жутко белел саван – последнее одеяние для его любимой жены.

– Нас здесь ничем не испугаешь и не удивишь, много горя и слез повидали. Привыкли к чужим страданиям, – продолжил патологоанатом. – Но, когда привезли твою жену, то без боли и содрогания на нее невозможно было глядеть. В белом, как мрамор, лице ни одной кровинки, тело, ноги, руки, грудь в гематомах, ссадинах и кровоподтеках, живого места нет. В страшных муках приняла смерть, оборвалась жизнь на самом взлете. Какой-то зверь растерзал, растоптал нежное создание. Эх, коротка и хрупка человеческая жизнь. Сколько уже в бездну провалилось… Несмотря на клятву Гиппократа и заповедь «не навреди», попадись мне в руки коварный душегуб, то исполосовал бы его скальпелем. Он ведь не только убил женщину, но и поглумился..

– Знаю, – с трудом выдавил из себя Корецкий. – Я найду и покараю насильника.

– Мы твою женушку не обидим, не пожалеем для нее пудры, тонального крема, губной помады и румян, – нетерпеливо вклинившись в разговор, пообещала Матрена. – Обмоем и загримируем все ссадины и порезы, подрумяним лицо, и будет спящей красавицей.

– Соблюдайте меру, чтобы не превратилась в расписную куклу-матрешку, – попросил москвич, опасаясь, что Матрена может переусердствовать.

– Не волнуйтесь, она в этом деле собаку съела, – успокоил патологоанатом. – Сколько трупов через наши руки прошло и от их родственников лишь благодарности и презенты за услуги.

Алекс расценил его слова, как намек и тактично спросил:

– Сколько вам за услуги? – не дождавшись ответ, расстегнул портмоне и протянул две стодолларовые купюры.

– Уважаемый, вы меня не так поняли, – смутился Иннокентий, отклонив его руку. – На чужом горе грех наживаться. Разве, что чисто символически, как дань традиции, бутылочку «Старки» или «Перцовки» и какой-нибудь харч, чтобы помянуть убиенную. Будешь забирать тело, тогда и помянем.

Отказались они и от рублей. Тогда Корецкий решил в следующий раз наведаться в морг с бутылкой дорогого коньяка и богатой закуской.

– Для твоей женушки подыщу в подсобке приличную одежду, – пообещала Матрена.

– Не надо чужие обноски. У Вики в номере пансионата целая коллекция платьев и блузок, – тихо произнес Алекс.