Что скрывают красные маки - Виктория Платова Страница 12

Что?

В том-то все и дело, что ничего. Часть руки, часть лица, одинокий потерянный глаз; губы, рассеченные надвое. В археологии важно что?

Что?

Общая картина.

Ради нее мы с Фабрисом застываем, он обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Моя голова оказывается у него под подбородком, а затылок почти вжимается ему в шею. Щелк, хрр-р — и фотография готова, но он не спешит разжать руки. До сих пор только мама и папа касались меня, да еще сандалия Осы — когда Оса нанес удар в солнечное сплетение. И его пальцы, когда он хватал меня и спрашивал — не боюсь ли я смерти. Можно еще вспомнить академика Рахимова и немца, подарившего мне ручку.

Все.

На секунду взъерошить мальчишке волосы и отправиться по своим делам: так поступают ученые. С оттягом стукнуть рус киши, дождаться, пока он упадет, — и стукнуть снова: так поступают короли двора. У мамы тысяча рук, которыми она обнимает своего сына. У папы — только две, да и те немного рассеянные: он отвыкает от нас, месяцами живя на Майданаке.

Я не сержусь на папу.

И не сержусь на Фабриса, который прилип ко мне и никак не хочет отлипать. Я просто не знаю, что должен делать. Сидя под навесом его подбородка. Незнакомое для меня место, непонятное. Не похожее на то, мамино, где всегда можно укрыться от дождей, селей и камнепадов. С мамой всегда чувствуешь себя защищенным. Но разве можно чувствовать себя защищенным, когда камни грохочут за твоей спиной? Их точное количество неизвестно, но звук получается громким:

Бах-ба-ах, бах-ба-ах, и так — снова и снова, не останавливаясь ни на мгновение.

Я не сразу понимаю, что это сердце Фабриса, колотящееся где-то у меня возле уха: все выглядит так, как будто он пробежал несколько километров вдоль арыка или сходу забрался на верхотуру Ак-Сарая.

Городская водонапорная башня тоже подойдет.

Что, если сердце у него больное?

Я вспоминаю о нашей с мамой поездке в Самарканд, к лучшему в Узбекистане кардиологу. Тому самому, который назвал меня чудом природы. Он точно может помочь Фабрису.

— Адорабль. Оншонто.

Я слышал эти слова, когда Фабрис еще был Маймуном. Человеком-обезьяной с ловкими бескостными пальцами. Раньше пальцы были сами по себе, а теперь они… Я не понимаю.

Странно.

— Я не понимаю.

— Ты восхитительный мальчик. Очень красивый.

Слова Фабриса не смущают меня; что-то подобное я слышал и раньше. Непривычна только интонация: как будто он испытывает не восхищение, а боль. Которую нужно скрывать, чтобы не прослыть слабаком. Ржавый гвоздь распорол ногу? Не подавай виду, держись из последних сил.

Я бы держался.

— Хотите сказать — ангел?

— «Хочешь», — поправляет меня Фабрис. — Друзья всегда говорят друг другу «ты». Ну-ка!

— Хочешь, — послушно повторяю я.

— Значит, ангел?

— Так считает бабушка Осы.

— Бабушка Осы — мудрая женщина.

— Вы… Ты с ней знаком?

— А ты?

Почтительно здороваюсь, увидев ее во дворе, а знакома с ней мама. Иногда они разговаривают — недолго, может быть, минуту или две. И тогда от бабушки Осы исходит сияние: все зубы у нее золотые.

— Все зубы у нее золотые. У многих здешних так.

— Ага. — Фабрис задумывается. — У здешних. А ты — нездешний?

— Мы приехали из Оша. А до Оша жили еще где-то. Но я этого не помню. Был совсем маленький.

— Ты нездешний, потому что ты ангел.

— Ну…

Все, о чем бы ни говорил Фабрис, — абсолютно логично. Хотя это и не главный аргумент для мальчика девяти лет. Но он позволяет моему новому другу-археологу двигаться дальше. Вернее, двигаются его руки.

— У ангелов ведь есть крылья.

— Ну…

— Значит, и у тебя должны быть, раз ты ангел.

Вот тут Фабриса ждет разочарование: никаких крыльев у меня нет. Лучше сразу сказать ему об этом, но я молчу. Молчу даже тогда, когда бескостные пальцы оказываются у меня под рубашкой. Он сейчас друг? Или археолог, изучающий культурные пласты?

— Все в порядке? — спрашивает Фабрис.

Я не знаю, что он имеет в виду, и на всякий случай отвечаю:

— Да.

— Мы друзья?

— Да.

— Я рад. А ты?

— Да. У меня нет крыльев.

— Они еще вырастут, вот увидишь.

Кажется, он решил утешить меня. Это похоже на то, как утешает мама: обнимает, крепко прижимает к себе, целует в макушку. Маме обязательно понравился бы Фабрис: он ученый, археолог. Он добрый, внимательный и очень мягкий человек. И он мой друг. Единственный.

Единственный, кто целует.

Мы снова фотографируемся, снова смеемся, едим что-то вкусное, пьем чай и шипучку в маленьких стеклянных бутылках — кока-колу. Она не хуже, чем пепси, которую иногда приносит мама: почти такая же, только бутылки разные. Осы по-прежнему нет, он как сквозь землю провалился, хотя по видаку снова идет какой-то фильм, не хочу ли я посмотреть его?

Нет.

Фабрис в сто раз интереснее любого фильма, он — мой друг. Я могу рассказать о нем маме? Не очень хорошая идея. Так он и говорит:

— Это не очень хорошая идея.

— Почему?

Я снова вижу шарик, который бьется о шею Фабриса: там, внутри. Хочет вырваться — и не может. Шарик в плену, но он не единственный, кто попался: я тоже в плену. Хотя могу выйти в любой момент: дверь не заперта. И вторая дверь, в противоположном углу комнаты (за ней вполне мог исчезнуть Оса) — тоже.

Есть множество дел, которые мужчины делают сообща и о которых женщинам знать не обязательно, — напоминает мне Фабрис. Я киваю головой, я помню эти его слова. Помню и другие — в них не было ничего странного, ничего неправильного. Все они красиво разложены на траве, или на курпаче, или… на чем там обычно раскладывают ценные артефакты? Надо бы спросить об этом у моего друга Фабриса. Но вместо этого я спрашиваю:

— А куда подевался Оса?

— Думаю, у него образовались дела, — заявляет Фабрис. — Вот он и… вышел.

Вот он и вышел, вот так номер!

— Он тебе нужен? Вы ведь не друзья, так? Ты сам сказал.

— Да.

— Но если он тебе зачем-то понадобится… Мы сможем его разыскать.

Я вовсе не горю желанием увидеть Осу, хотя мог бы, в любой момент. И искать долго не придется. Оса — в комнате за второй дверью. Дверь закрыта неплотно, и, оказавшись рядом с ней, я вижу Короля двора — он лежит на коврах, раскинув руки. Глаза у Осы закрыты — он спит? Или мечтает о том, как бы обнять всех наркобаронов на свете? Плевать мне на Осу, он мне не нужен, мы не друзья. Зато с Фабрисом мы друзья, следовательно…