Как стать маньяком. История жертвы обвинения - Александр Ковальчук Страница 12

Пока они были в замороженном виде, на них особо не обращали внимания. Но потом, разморозив, их стали обжаривать. Вот тут уж запах тухлятины распостранился на всю столовую и проникал в Санин кабинет даже через плотно запертые двери. Потом подходит время ужина и зэки, приходя в столовую, начинают возмущаться – «чем, мол, кормить нас собираетесь?!» Ведь варочный цех отделён от зала приёма пищи всего лишь барьером, через который и выдают скромную пайку проходящей цепочке пришедших «заморить червячка». Повара кое-как отгавкивались – когда матом, когда шутками.

В этот момент зашёл в варочный цех дежурный фельдшер. Который, вообще-то, должен был это делать ещё до начала приёма пищи – снять пробу, чтобы поставить свою подпись, тем самым как бы давая добро на выдачу пищи.

Зэки, естественно, видят его и те, что понаглее и понапористее, начали возмущаться:

– Викторович! Да что же это такое – тухлятиной нас кормят сволочи!

Но фельдшер был старой закалки, лет 60-ти, и не растерялся:

– Тухлятина? Не может быть! А ну-ка дайте мне попробовать.

Повара тут же поднесли ему на тарелочке зажаренный окорочок. И вот тут Сане, наблюдавшему за этой сценой через окошко своего кабинета, стало дурно – Викторович, не скривившись, взял с тарелки этот «шедевр кулинарного искусства», с запахом которого даже скунс не сравнится, и начал с аппетитом его поедать. Зэки замолчали. Только многие из них в этот вечер не смогли ужинать…

Потом Санёк возвращался в свой «кабинет» – помещение за варочным залом. Там у него стоял рабочий стол с кучей всяких бумаг, о назначении которых знал только Саня, да ещё калькулятор и множество разнообразных канцелярских принадлежностей. В этот кабинет даже опера с обыском не приходили. Они привыкли считать, что у «Маньяка» кроме бумаг и нет ничего. А бумага к числу запрещённых предметов не относилась.

Там Саня пил чай (от этой работы у него появилась плохая привычка – пить не чифирь, как среднестатистические зэки, а чай с сахаром, до которого теперь имел доступ, хоть и ограниченный!). После чего до утренней проверки он был свободен и использовал время на личные подработки – рисовал открытки, изготавливал нагрудные знаки, писал письма заочкам – в соответствии со своими способностями зарабатывал себе на жизнь.

Теоретически считается, что зэк всем обеспечен – и одеждой, и питанием в соответствиии с установленными нормами. Но на деле эти нормы годились только для отчётности. Например, выдаваемая на три года роба приходил практически в полную негодность уже после первой стирки, а питание… это надо испытать на себе. А нужно было во что-то одеваться, и что-то есть. Да и чай с сигаретами как-то зарабатывать – ведь они не входили в нормы, установленные государством. К тому же, вниманием родственников – свидания, посылки, передачи – могла похвастаться только пятая часть зэков на строгом режиме. Кто-то от рождения был сиротой, у кого-то родня уже умерла, а кто-то своим скотским поведением отвратил от себя всех родственников. Вот и приходилось шевелиться с утра до вечера…

После проверки, убедившись в том, что на сегодня с комиссией пронесло, он обычно расписывал журнал на следующий день.

Надо сказать, что показуха, которую устраивали здесь по приезду очередной комиссии, зэкам казалась смешной – все эти приезжающие прекрасно знали всю эту подпольную зоновскую бухгалтерию, часто принимая самое непосредственное участие в поглощении продуктов, выделенных на зэков. Но при этом на бумаге надо было предъявить «полный ажур»!

По капризу кого-то из начальства, журнал нельзя было расписывать сразу на несколько дней. Хотя меню, по большому счёту, не менялось годами.

А потом до обеда занимался разной мелкой ерундой – то трафарет какой-то вырежет, то стенд подновит, то открытку изобразит. Парень иногда даже удивлялся – ведь художником он не был по большому счёту и основную часть своих «художеств» выполнял под копирку, но его «продукция» неизменно пользовалась спросом. В основном потому, что он сам всё делал от начала и до конца – сам клеил заготовку, сам её разрисовывал, сам подписывал внутреннюю сторону. Да и текст он чаще всего тоже сам придумывал. Его словами зэковская любовь к маме или заочке выглядела убедительней.

А ещё его открытки имели одну отличительную особенность – он их «ламинировал», т. е. обтягивал обе стороны – внешнюю и внутреннюю – скотчем. Таким образом его открытки имели довольно привлекательный вид, а ему это было не тяжело – он и управляться умел со скотчем, и за бесценок его приобретал, поэтому на цене открытки это практически не отражалось. В то время как те, кто считал себя настоящими художниками, заламывали часто космическую цену. Причём, без всякого «ламината».

Однажды Санёк выполнял заказ парнишки со своего барака – делал поздравительную открытку для его брата. Склеил основание, нарисовал «лицо», сочинил и написал текст, «заламинировал» и отдал заказчику…. Где-то через месяца полтора идёт этот «заказчик» на свидание, а вернувшись, подходит к Сане и говорит:

– Ты представляешь, не дошла открытка! То ли по на почте где-то потерялась, то ли опера, которые проверяли содержимое входящих и исходящих писем, к рукам прибрали – открытка ведь действительно интересная была.

– А я тут при чём? – насторожился Санёк, ожидая материальных претензий со стороны своего клиента – я выполнил твой заказ, а работа почты и оперов меня не касается.

– Успокойся, никто тебя ни в чём не обвиняет. Более того – я вот ещё принёс тебе чай с сигаретами. Это мой брат передал тебе и просил, чтобы ты ещё одну открытку сделал.

– Зачем она ему? – удивился Саня.

– Я ему сказал, что жалко мол – открытку сам «Маньяк» делал. – А он ещё переспросил: «Что, правда, настоящий маньяк?». Ну а я не стал его разочаровывать, что это всего лишь прозвище твоё. Вот он и попросил сделать дубликат и сказал в оплате не скупиться. И ещё – ты там обязательно свою «подпись» поставь (по тем временам Саня на каждой своей открытке оставлял «товарный знак» – «Изготовлено компанией ООО «Maniachelli» или фразу на английском «With best wish, A.S.Maniachelli» ^[5]…

Так вот Саня дважды, можно сказать, заработал на одном заказе.

Ну а потом, в районе 16-ти часов, снова проверка, после которой он вновь возвращался на свой «пост», проставлял, как, кстати, и в завтрак и в обед, ориентировочный вес порции в контрольном журнале. Который совершенно не соответствовал действительности, заранее оговорённый специальными нормами.

Потом Саня ужинал и мог быть свободен. По большому счёту он мог приходить сюда гораздо реже и вполне бы справлялся, но пользовался возможностью уходить от барачной толпы и уединяться в своём кабинете.

В дни завоза приходилось поработать – расписать котловые ордера согласно накладным, на что у Сани уходил, от силы, час. А потом можно быть свободным, если местное начальство не вспоминало о нём и не подгружало какой-то работой. Казалось бы – живи и радуйся! Но смотреть, как ежедневно воруется у мужика его – и без того скудный – рацион, нельзя было спокойно. И не только смотреть, но и принимать в этом участие, хоть и невольное. Нет, эту толпу совершенно не было жалко – основная масса получила свой приговор вполне обоснованно, но ведь получается, что с его помощью у этих мужиков отнимали их жалкий паёк!