Провокатор - Вячеслав Белоусов Страница 12

Он забарахтался в воде, потерял уверенность и едва не пошёл ко дну, утратив способность плавать. Страх скрутил ему руки и ноги, сковал тело, а боль уже резала и жгла всё сильней и сильней. «Что же ты, Артём?» — всё спрашивал голос. И он закричал диким криком, чувствуя, что сейчас погибнет; тело его погрузилось в воду, он задыхался, глотая её, сладкую до противности и пробовал выплёвывать, но не мог и понял, вдруг успокаиваясь, что это всё… Тьма смыкалась над ним и уж совсем накрыла.

Но кто-то грубый, крикливый, злой схватил его за волосы и потянул вверх, ему стало больно, и эта новая боль не прекращалась до тех пор, пока он не схватил первый глоток воздуха и вода не рванулась прочь от него.

— А, мать-перемать! — орали над ним и бесновались. — Жив? Жив!

— Тащи его к берегу!

Он уже различал голоса, рядом тарахтел баркас.

— Кто же купается в эту пору? — кричал ему в ухо тот, который только что матерился. — У тебя одёжка есть какая, дурачок?

— Мне на работу надо, — губы его уже шевелились.

— Вот, мать-перемать! Его от смерти только спасли, а он своё. Ефим! Ефим! Кинь там тряпьё, его бы согреть. Это какой же дурак теперь в речку лезет?

— Убивец! Кто же ещё?

Минин поднял голову.

— Очухался! — заржал бородатый матерщинник.

А через час и даже меньше оперуполномоченный уже торкнулся в свой кабинет на первом этаже «конторы».

— Входи! — ответил изнутри зычный бас Жмотова. — Я тебя не дождался, сам открыл. Ничего?

— Ничего, — буркнул Минин.

Кабинет его был готов к допросам. Жмотов времени не терял, постарался: сияла на столе лампа, слепя глаза, блестел нервной чистотой стол, белый лист торчал на нём, как бельмо на глазу быка.

— Ты чего, Степаныч? Не задремал? — хмыкнул Жмотов. — Или бабу завёл?

— На речке купался.

— Успел?

— Ага, — мрачно кивнул Минин.

IX

— Тебя с бумагами знакомили? — Минин отключил раскалившуюся лампу, примостился на подоконнике, портсигар открыл.

— Откель? Баклей тут забегал, сказал, что они у тебя. — Жмотов, развалясь на стуле, качнулся на задних ножках, те жалобно заскрипели под ним. — Но ничего, объяснил на пальцах. Вроде опять какой-то подпольный союз накрыли?

— Он наговорит.

— А что? Не так?

— На, читай, — открыл сейф и бросил на стол совсем тонкую папку Минин. — Я тоже думал увидеть законспирированных злодеев, допросы форсированные полистать, в анализы, доказательства окунуться… А там кот наплакал.

— Что за вопрос? Нет, так будет. Тем слаще нам почёт! — бодро выпалил Жмотов, язык заметно подводил его, он опять на спинку стула откинулся, да так, что тот заскрипел уже совсем обреченно, и громко прочитал: — «Союз борьбы за дело революции!» Ого-го! Вон что замыслили выродки!

— Ты стул бы пожалел, — одёрнул его Минин. — Меня наш Ахапкин тоже озадачивал. У него получается, что прямо щупальца спрута обнаружены. И не какая-нибудь хала-бала, а из самой столицы тянутся до нас и по всей стране. В Москве, правда, ещё кумекают, не определятся насчёт их конкретного вредительства. А у нас уже соображения пошли, проекты…

— Это тот Союз, за который Абакумов загремел в Матросскую тишину? Не смог своевременно его раскрутить?

— Слыхал?

— Краем уха.

— Он-то его раскрутил как раз, да кое-кому, видать, хотелось другое услышать.

— Вот и замудрил!

— Вменялись ему и эти упущения, — опустил глаза Минин. — Но там у них хоть студенты были, идеи мудрёные. А у нас?.. Однако Ахапкин с Баклеем уже свою печать шлёпнули: контриков обнаружили. Пусть и сопливых.

— Контрреволюционная банда!

— Какой там! Шпана несмышлёная.

— Это как?

— Пацанва вшивая, школьники деревенские, есть даже несовершеннолетние.

— Сколько?

— Восемь человек всего в собашнике ^[2].

— Это ж целая организация! Точно осьминог!

— Вот, вот.

— А у тебя, значит, другое мнение?

— Нет у меня никакого мнения, — сказал, как отрезал, Минин и нахмурился. — Я их ещё в глаза не видел. А вот майор Подымайко имел мнение на их счёт. И Ахапкин не скрывает, что оно отличается…

— Что же он? Против был?

— Ты бумаги читай.

— Да что их читать? Я уже проглядел. Три листа! Заявление неизвестного, почерк не различить, больше догадываться пришлось, что он изобразить желал. Кстати, его установили?

— Я бы тоже хотел знать.

— Директор школы тоже что-то накарябал невразумительное. И выжившая из ума учительница, по-другому не сказать, измышления о Толстом да Достоевском приплела. С какого боку? К чему её цитаты, охи и ахи? Какими они великими были, мы и без неё ещё в школе проходили.

— Эти её охи и ахи, как ты выразился, и есть объяснение причин того, что стряслось в этой школе, — потёр лоб Минин, ему что-то душно показалось в помещении и затошнило от папироски, хоть форточку открывай, но он вспомнил инструкцию про ночные допросы — не положено.

— Не понимал я никогда этих интеллигентов, — бурчал своё Жмотов. — А суть — она вот, в одном кулаке моём уместится.

И он грохнул себя кулаком по колену.

— О кулаках забудь! Дети.

— Ну уж и дети…

— Я тебе говорю. Разберёмся и без этих… твоих упражнений. — Минину что-то совсем плохо стало, грудь вроде как обожгло и огонь этот, тлея, заполнял всё пространство грудной клетки, пылая, порождал неожиданную тревогу и тоску.

— Где у нас вода-то? — пошарил он глазами по пустому столу.

— Да вон на сейфе у тебя графинчик. Я убрал, — Жмотов, закинув ногу на ногу, беспечно дымил в потолок.

Минин судорожно опрокинул в себя стакан воды, жжение постепенно затихло, будто его притушила прохлада, он, продляя удовольствие, не торопясь, осушил и второй стакан, коротко бросил Жмотову:

— Ты бы меньше чадил. Ночь впереди.

— Слушаюсь, товарищ начальник, — дурачась, тот смял папироску.

— И про директора тоже зря, — Минин чуть не сплюнул от досады. — Он мало накатал, но толково. Босяки в казаки-разбойники игру затеяли. Пионерская организация, по их мнению, бездействует, комсомольская ячейка дурака валяет, решили устроить ревизию воспитательной работы в школе. Патриотическую тему им не так преподносят, видите ли, не на тех примерах. Вот об этом директор школы и настрочил. Он так прямо и подметил, что сопляки эти подвергли критике весь воспитательный процесс и затеяли свору со старой учительницей, которая им в бабки годится. Не им её учить. Пусть даже и не права. В общем, заигрались детки. А игра вон чем оборачивается по сигналу дотошного умника.