Мое второе я - Татьяна Полякова Страница 12

— Что-то вроде этого. Некто утверждает, что Раиса стала обладательницей чужого имущества.

— Да я своего лишилась! — рявкнула она и тяжко вздохнула.

— Укажи страдальцу комнату, где он может переночевать, — спокойно предложил Арсений, но мы то с Раисой хорошо его знали и оттого поежились.

— Прямо по коридору гостевая, — буркнула Раиса, кивнув Витьке.

— А-а… — начал тот, но Арсений окинул его ленивым взглядом и как-то уж очень скромно потупился, после чего Витька с завидной скоростью отправился на ночлег. Только за ним закрылась дверь, как Арсений повернулся ко мне:

— Ваша версия происшедшего была полной?

— Моя — да, — поспешила я ответить, точно зная, когда можно повалять дурака, а когда дорогого друга лучше не злить.

Раиса вторично поежилась под его взглядом и заныла:

— Сенечка, я как на духу… Ты же знаешь, я тебе врать не посмею, дура я, что ли… Да и не было у дядечки ничего… а про сверток я рассказывала? — моргнув, спросила Раиса.

— Какой сверток? — дружно рявкнули мы.

— У покойного Николая Ивановича сверточек был. Небольшой такой, вроде записной книжки, резиночкой перетянутый. Я когда из ванной возвращалась, заглянула в гостиную, он как раз пиджак снял, вынул из кармана сверток и погладил его рукой, видно, он чем-то был ему дорог. А потом вновь сунул его в карман пиджака.

— И ты…

— Что — я? Само собой, было страшно интересно, что у него там, но если дядька в гостиной и пиджак лежит на спинке кресла рядом с ним, как я смогу посмотреть, что там?

— И ты отправилась спать, так и не удовлетворив свое любопытство?

— Но…

— Раиса, — произнес наш друг.

— Ну, хорошо, хорошо. Я предложила ему чаю и бросила туда немножко снотворного. А когда дядечка уснул, вынула сверток из кармана. Сеня, там не было ничего интересного. Толстая записная книжка, обложка старая, вся истрепанная, листочки выпадали, вот он ее резинкой и стянул. Хотя на записную книжку это все же было не похоже. Если честно, вообще ни на что не похоже. Написано латиницей, буковки ровненькие, в записной книжке так не пишут. А в уголке дата стояла: 1915 год.

— Может, это дневник? — предположила я.

— Может, но других дат не было. Если б я усмотрела в ней какую-то ценность, то уж непременно бы сперла, а так на что она мне? Пусть дядечка ее гладит и радуется.

— А скажи-ка мне, дитя порока, дядечка что, одетым спал?

Я попыталась вспомнить, был труп одет или нет? Кажется, да.

— Пиджак и ботинки он снял. Я их потом в лесу выбросила. Постельное белье я дядечке выдала, но он им не воспользовался. Лежал в брюках и рубашке, руки на груди сложил.

— А когда ты его мертвым обнаружила, где был пиджак?

— На спинке кресла. Я хоть и здорово нервничала, но все как следует осмотрела и все его вещи собрала.

Арсений прошелся по гостиной и вновь заговорил:

— Выходит, убийцу интересовала записная книжка. Дядя чего-то опасался, точнее, кого-то, вот и предпочел в ту ночь остаться у тебя. И спать лег, не раздеваясь, подозревая, что и здесь его смогут найти. Но ты опоила его снотворным, и он не слышал, как вошел убийца. Тот забрал книжку, придушил мужика… Если он ее забрал, чего они от тебя хотят?

— Откуда же мне знать? — возмутилась Раиса.

— Если будешь врать, на мою помощь не рассчитывай. Сама разбирайся со своим трупом.

— Сенечка, — испуганно пролепетала Раиса. — Да вот тебе крест… — Она истово перекрестилась, а Арсений чертыхнулся. Я решила вступиться за подругу:

— Если его интересовала какая-то вещь, довольно глупо убивать дядю, не убедившись в том, что предмет вожделения у него в руках.

— Правильно, Маруся. Ведь дядька мог сверток спрятать, и что тогда делать убийце? Весь дом обыскивать снизу доверху? — Тут она обвела взглядом гостиную и пригорюнилась.

— Убийца забрал записную книжку, — сказала я. — Это ясно.

— Значит, было что-то еще, — упрямо произнес Арсений.

— Может, и было, — неожиданно заявила Раиса.

— Что значит, «может»? — возмутилась я.

— Я когда книжку листала, обратила внимание, что в середине обложка разошлась, как будто страниц не хватает. Довольно много.

— Убийца взял книжку, не убедившись, что все страницы на месте, а когда обратил внимание на их отсутствие, вернулся сюда, устроил обыск…

— И спер мои деньги, — подсказала Раиса. — Точно, Маруся, все так и было.

— У меня вопрос, дамы: и куда же эти недостающие страницы делись? — Арсений сверлил Раису взглядом, и та вновь принялась креститься.

— Сеня, да неужто ты думаешь, что я стану тебе врать?

— Я знаю, где они, — услышали мы радостный вопль и смогли лицезреть Витьку, щеголявшего в одних трусах. Как видно, он честно собирался лечь спать, но потом все-таки решил подслушать, о чем мы ведем беседу.

— И почему ты не пришиб его в лесу? — возмутилась Раиса, взглянув на его трусы в цветочек.

— Ежу понятно: он мог оставить что-то лишь в одном месте — в машине, — не обращая внимания на ее слова, выпалил Витька и улыбнулся, очень собой довольный. — Вы ж сами говорите, он чего-то опасался. Убийца охотится за записной книжкой, но она не имеет ценности без этих самых страниц. И дядька оставил их в машине, надеясь, что утром заберет. Это же элементарно.

— Парень практически гений, — съязвил Арсений.

— Надо немедленно обыскать машину, — выдал Витька ценное предложение.

— А где у нас машина? — ласково спросила я.

— Черт, — выругался наш друг, направляясь к двери.

— Я с тобой, — сказала я.

— А мне что делать? — возмутилась Раиса. — Я с этим хмырем не останусь, когда по телефону грозят. Какая от него польза? С вами поеду.

— А я? — заголосил Витька.

— Ты дом сторожи.

— Да вы что? А если эти вернутся? Хотите, чтобы меня укокошили, как дядечку? Хороши друзья…

— Тамбовский волк тебе друг…

— Кончайте базар! — рявкнул Арсений. — Едем все вместе.

— Ты в трусах поедешь? — свирепо поинтересовалась Раиса, наблюдая, как Витька устремился к двери.

— Мне надо во что-то переодеться, — сказал он.

— Черти бы тебя слопали, — пробормотала она, подхватила спортивный костюм, который вместе с другими вещами валялся возле шкафа, и сунула ему в руки.

— Я мигом. — Он поспешно удалился в комнату, а вернулся несколько смущенным. Велюровый костюм пришелся ему впору, но выглядел он в нем клоуном, кем, по сути, и являлся. — А у тебя нет мужских вещей? — жалобно спросил он.