Соперница с обложки - Галина Владимировна Романова Страница 12

– Все будет хорошо, – сказал он самому себе в зеркало перед тем, как выйти из дома.

И за пять минут до этого то же самое шепнул Наташке на ухо, когда полез к ней в кровать поцеловать перед уходом.

А она тоже тревоги добавила, обхватила неожиданно его за шею, прижалась щекой к щеке и прошептала:

– Славочка мой… Любимый… Ты ведь не оставишь меня никогда?

– Что ты, родная моя! Что ты!

Ну, чуть ведь слезы не просочились из сердца самого, до такой степени вдруг жалко ее сделалось. А казалось бы, с какой стати?! Все же идет так, как должно идти. А заныло все, застонало внутри.

– Все будет хорошо, Наташенька. Все будет хорошо…

Вышел из дома с тяжелым сердцем. Снова задался вопросом – почему? Радоваться бы, освобождение наконец наступило. Теперь он сможет жить так, как хочет, с кем хочет и сколько хочет. А теребит и теребит, теребит и теребит. Тут еще бабка какая-то масла в огонь подлила, прокаркав ему вслед что-то об Антихристе и скором ответе перед Создателем. В другое бы время и внимания на нее не обратил, а тут обострилось все, каждый нерв стонал натянутой струной.

Лозовский шел по набережной к стоянке машин и морщился, будто от зубной боли.

Что же так противно на душе-то? Что же там так болезненно ворочается и тянет, тянет? Погода еще дурацкая, середина сентября только, а уже ноябрьской промозглостью смердит. Ветер мечется, того гляди с крыши их домика незакрепленный лист шифера сорвет. Так и не успел закрепить его в выходные, стемнело быстро. Оставил все до следующих выходных, понадеявшись на бабье лето, а оно вон как подвело. Быстренько скомкало, собрало в клубок по полям паутину и припрятало до следующего года под каким-нибудь кряжистым дубом. Пробило застарелой ржавчиной золото листвы, пошвыряло все безалаберно под ноги. Река за парапетом горбатилась гигантской стиральной доской, облизывая сизыми волнами бока катера спасателей.

Лозовский отвернулся, поежился и полез в карман за ключами от машины. Но не успел достать, пожарной сиреной взвыл телефон.

Началось!

Звонила секретарша Марианны. На ее номере им был забит этот рингтон. Сейчас начнет сипеть и захлебываться в трубку, что Марианна Степановна гневается, что давно его ждет, что он должен был…

– Да, – недовольно отозвался Лозовский. – Ксения, ты?

– Я! – выдохнула та и вдруг непривычно обратилась к нему на ты: – Ярослав, ты где?

– На набережной, машину забираю, а что?

– Скоро будешь, так?

– Ну, да. А в чем, собственно, дело?

– На твоем месте я бы не торопилась, Ярик.

Ее и без того невыразительный голос как-то моментально потух, лишившись всех звуковых оттенков. И Лозовский тут же представил себе простушку Ксюшу, съежившуюся в секретарском кресле до размеров божьей коровки. Она частенько так сжималась, когда Марианна ее за что-нибудь разносила.

Что сейчас могло случиться?

– Почему? – вздохнул он, тут же поняв, что Марианна, видимо, рвет и мечет.

– Потому что! Ты что, дурак совсем, да?! – и она неожиданно расплакалась в трубку. – Если говорю не торопиться, значит, не торопись!

– Да что случилось-то, Ксюша? Она что там, всех без разбору увольняет?

А она могла! Еще как могла после вчерашнего-то.

– Она не может никого уволить сегодня, Ярик, – чуть успокоившись, пояснила Ксюша.

– Почему?

Он не понял или не захотел понять, черт его знает, сразу вспомнив о гадкой суетливости своей утрешней, сразу не понравившейся ему, показавшейся предвестником чего-то дурного.

– Потому что Марианна Степановна пропала! – уже совершенно твердым секретарским поставленным голосом ответила Ксюша.

– На работу, что ли, не вышла?

– Не валяй дурака, Ярик! Тебе ли не знать, что она никогда не прогуливала, – приструнила его Ксюша. – Марианна Степановна пропала, понимаешь! Отовсюду пропала! Ее нигде нет! А в ее кабинете там… там все в крови, Ярик! И дверца сейфа в крови, и ящик, выдвинутый из стола, тоже. Господи, что теперь будет?!