Красотка печального образа - Галина Владимировна Романова Страница 12

Она смотрела финальную сцену очередной «дряни», как именовала такие фильмы Ксюша. Смотрела и почти ничего не видела из-за распухших от слез глаз. По экрану бегали вооруженные боевики, стреляли, убивали кого-то, падали, поднимались и снова стреляли. Наверное, кому-то из них было больно, и значение каждый выстрел наверняка имел. Но ей сегодня было не до этого. Она сегодня упивалась собственным горем, которого оказалось слишком много для нее одной.

Александра уже и пожалела, что отпустила Ксюшу, хотя та напрашивалась на ночлег и даже вызывалась накормить ее вкусным ужином. Отказалась. И теперь вот, уливаясь слезами, жалела об этом. Вместе-то было бы не так гадко. Вместе, глядишь, они что-нибудь да придумали бы. Нашли бы объяснение тому, куда подевался убитый Ромка. Почему его убили, они бы ни за что не догадались бы, ни за что. Но вот куда могло подеваться его тело…

Фильм закончился, и по экрану бегло заскользили трехкилометровые титры. Александра нащупала на диване пульт от телевизора и нажала красную кнопку. Экран потух. Комнату моментально накрыли сумерки, от которых ей стало еще хуже. То хоть чье-то присутствие ощущалось. Нет, надо все же вызывать либо Катьку, либо Ксюшу. Первой можно устроить допрос с пристрастием. Она это умела. Глядишь, подружка и проболтается. А вторая накормила бы и уговорила не плакать, а то просто прорва какая-то слез. И поделать с этим ничего нельзя.

Опустив ноги с дивана, где она просидела, скорчившись, все три часа, пока шел фильм, Александра встала и пошла к окну. Обычно она редко запирала окна на ночь, как-то не приходилось ей бояться. Может, просто пуганой не была. Теперь же оторопь брала буквально от всего. От неясных теней, мелькающих по углам. От неясных скрипов и шорохов, которыми был наполнен старенький бабушкин дом. Даже от уличного фонаря, болтающегося на ветру, и то делалось жутковато. Куда там было выйти в огород и посидеть полчасика на ступеньках заднего крылечка! Это она раньше могла так: взять и просидеть, не замечая времени и наблюдая за звездами. Теперь же ни-ни, теперь что-то странное творилось.

А может, она и правда с ума сходит от одиночества, а?! Может, того, крыша ее взяла и съехала потихоньку. Она вот все искала себя, искала пути самореализации, все ждала какого-то чуда или счастья, рецепта которого ей не оставила бабушка, и незаметно так превратилась в идиотку.

Могло такое случиться? Наверное. С другими ведь случалось, она тоже могла не быть исключением. Тем более что простимулировали ее с утра будь здоров. Подняли ни свет ни заря и отправили на эти чертовы дачи убедиться в подлости собственной подруги и любимого. И вот пока она ждала автобуса, ехала в нем, а потом блуждала по дорожкам, ее сознание взяло и свихнулось.

– Черта с два! – вырвалось у нее внезапно, и получилось очень громко для пустого темного дома, в котором, как известно, все слышится много громче и отчетливее.

Александра со злостью хлопнула створкой рассохшейся рамы, со скрипом шмыгнула шпингалетом, задернула занавеску и пошла включать свет и вот тут…

Нет, она все же чокнулась! Несомненно, с ней что-то не так! Сначала ей привиделся труп, теперь мерещатся привидения!

Правильнее, самого привидения она не увидела, но это пока. Зато стук, характерный для этого самого привидения, она услышала более чем отчетливо.

Ну, да! Тот самый неповторимый стук, которым обычно скребыхался в ее дверь ее ненаглядный Ромочка! И она его слышит снова и снова. Она же не могла его позабыть, она его точно помнит и, кажется, слышит теперь очень отчетливо.

Так мало стука! Голос!..

Черт возьми, она уже слышит его голос! Ромкин голос! И он зовет ее по имени, именно так зовет, как делал это обычно.

– Сашуня! Сашуня, открой, малыш!

Ухватившись одной рукой за сердце, которое то останавливалось, то принималось колотиться с удвоенной силой, она медленно двинулась в сенцы. Свет решила не включать. Привидения, как известно, боятся света. Если она его включит, то все исчезнет: и стук, и голос. Она лучше так, в темноте. Она же его не боится! Это же не чье-нибудь, это же Ромкино привидение заявилось к ней поздним вечером. Его-то ей с чего бояться, она же любила его живого, полюбит и…

Дверь-паразитка, будто нарочно, заскрипела так протяжно, что пятками Александра немедленно вросла в пол у порога. Распахивалась нарочно так медленно, будто и не служила им с бабушкой верой и правдой последние десятилетия, будто и не сроднилась с ними всеми своими гвоздями и занозами.

Распахнулась наконец-то! И…

На самой нижней ступеньке, заделанной из самой узкой доски, которая только и смогла найтись у соседа дяди Коли, совершенно живой и здоровый стоял Ромка.

То, что он живой, Александра поняла сразу, невзирая на слабоумие, в котором начала себя подозревать с некоторых пор.

Почему поняла? Да потому что!..

Во-первых, он не просвечивался!

Свет от фонаря, который маятником болтался на ветру, очень отчетливо и очень конкретно высвечивал живую Ромкину плоть, такую же симпатичную и желанную, между прочим.

Во-вторых, от него все так же пахло его любимым одеколоном. А разве привидения пахнут?!

В-третьих, вопреки устоявшимся стереотипам оно или он, теперь уж попробуй разберись, улыбалось ей и откровенно радовалось.

– Привет, маленький мой! – прежним ласковым голосом произнес тот, кто стоял сейчас на пороге и, сделав шаг вперед, протянул вперед руки. – Что-то случилось? Ты чего такая взъерошенная, а?

Она была не просто взъерошенная, она была… она просто уже и не знала, какой именно она была! Может, и правда сумасшедшей?!

Ромка, ее любимый и живее всех живых, вошел в дом. Закрыл за собой дверь, как уже делал это много вечеров подряд. Нащупал в темных сенцах ее спину, слегка погладил, привлек к себе и почти волоком потащил ее в комнату, идти-то самостоятельно она ну никак не могла. Это за один день столько потрясений, кто же выдержит такое?!