Последний Иерофант. Роман начала века о его конце - Владимир Шевельков Страница 12

Но настоящая истерика только начиналась.

— Ты отвратительный, бесчувственный человек! Жалкий эгоист… Ты ненавидишь меня. Носишься со своими подзащитными, с этими монстрами — лишь бы сделать мне плохо… Вспомни, когда ты в последний раз дарил мне что-нибудь достойное? А я так люблю драгоценности, я чахну без бриллиантов — я создана купаться в их блеске, ослеплять поклонников… Мне опостылели все мои уборы — ничего сверхмодного, экстравагантного, волнующего! Я сама поеду к ювелирам, у меня достаточно средств! Ты думаешь, у меня нет любовников?! Ничтожество!!! А-а-а! Ты не хочешь быть со мной?! Ты мне отвратителен! — Она была вне себя. — Убирайся к ч…ту! Пусть тебя убьют твои клиенты! Ненавижу!!! Я сама отравлю тебя… Нет! Я убью нас обоих — мы должны умереть вместе…

Она чувствовала твердость мужа и не могла этого вытерпеть, пытаясь сделать все, чтобы вывести его из равновесия, лишить самой возможности покоя. Этот вчерашний скандал, как всегда, закончился тем, что Думанский не вынес накала атмосферы и, хлопнув дверью, выскочил на улицу. Он хотел бежать куда угодно, только бы оказаться подальше от этого дома, от безумной бестии, чьим мужем он имел несчастье быть. Ноги сами привели его в клуб. Он почти не появлялся в собственном доме: с утра — суд, контора, прием клиентов, собрания; вечером — друзья, клуб, бильярд, возлияния, порой чрезмерные… В театре — один, в пустой ложе на двоих.

Музыка то успокаивала его, то захватывала всего целиком, возбуждала или, во всяком случае, приносила забвение хотя бы на несколько часов. Но в конце концов он опять оказывался дома, где царил холод давно уже расстроенных семейных отношений. А разве эти отношения были когда-то иными? Только в пору ухаживания и, пожалуй, некоторое время после. Во всяком случае, Думанский почти уже не помнил об этом.

Как-то Элен сорвала ему очень выгодное во всех отношениях, заведомо выигрышное дело. Явилась в контору, вошла без предупреждения в его кабинет как раз в тот ответственный момент, когда там присутствовали клиенты и вот-вот должна была состояться сделка. Она устроилась в кресле в эффектной позе и со свойственным ей бесстыдством закурила тонкую длинную пахитоску, глядя на мужа с таким укором, будто он причина всех бед, преследовавших ее с колыбели. Думанский готов был сгореть от стыда — ему и так надоело чувствовать на себе косые взгляды сослуживцев, которым, как водится, все было известно о его семейной драме, а тут очередная мизансцена скандальной пьесы разыгрывалась на глазах людей, от которых зависело его материальное положение и, в сущности, карьера. Извинившись перед клиентами, Викентий Алексеевич хотел было вывести неожиданную визитершу в приемную, но та принялась кричать:

— Ты используешь меня в своей грязной игре! Ты отнял у меня все деньги! Ты взял надо мной опекунство, ради того чтобы обладать моими капиталами! Если ты сейчас же, немедленно не дашь мне денег, я не знаю, что сделаю! Я пойду закладывать вещи!

Тогда все-таки удалось вывести истеричку из кабинета, Думанскому пришлось дать ей, сколько потребовала. Что еще оставалось делать? Он лишь предупредил жену, чтобы та впредь не смела появляться у него на службе. А теперь…

«Чего ожидать от нее теперь, после учиненного разгрома? — размышлял Думанский и внутри у него все клокотало. — Да ведь ее мало убить… Это же мегера, какой-то сгусток ненависти… Что за чудовищный пример падения нравов! И совершенно не контролируема! Это существо, приносящее только вред — себе, окружающим. Зло, которое воспроизводит зло, купается во зле, гиена, фурия, исчадие ада… До чего все это мерзко… Эдак можно и женоненавистником сделаться. Остановись, Викентий, успокойся! Это крест твой. Сказано ведь: каждому крест по силам его. Я должен терпеть».

Думанский хотел было отвлечься на что-нибудь другое — так подсказывал ему здравый смысл, и все же уязвленное самолюбие никак не могло согласиться с житейской мудростью. «Но что я, в конце концов, сделал? Какой совершил смертный грех? За что такие мучения! Ведь это же невозможно дальше выносить! Зачем только брал это опекунство… Разве можно было рассчитывать на какие-то улучшения? Из этой ямы еще никто не выбирался, а я взял и сам затянул себе петлю на шее. Что из того, что она мне венчанная жена? Давно нужно добиваться развода и потом действительно поместить ее в лечебницу — в Удельную, в Крым… Там ей самое место, а я все жалею! Тряпка, за это и терплю от нее! Решил поиграть в благородного супруга… Зачем? Зачем? Свистунов давно советовал — брось все, смени квартиру, спрячься от всех, ищи душе покоя! Какой там покой! Сам-то он может обрести этот покой? От покоя, что ли, его исступленные сочинения? Великий композитор! Тоже мне, советчик!»

Опомнившись наконец, адвокат кинулся в приемную: секретарь преспокойно сидел на своем обычном месте, во взгляде его прочитывалась одна неизбывная скука.

— Так где она сейчас? — бросил Думанский.

— Сказала, что едет домой, — ответил секретарь, лениво зевая.

«Проклятье! — чуть не произнес вслух адвокат. — Дома — истерика, здесь — грубое сонное царство! Вот дрянь… Решено — разведусь, и точка!»

Вне себя от ярости, он рванул с вешалки пальто и мысленно был уже на улице, но пронзительный телефонный звонок остановил Думанского. Не дожидаясь, пока «проснется» секретарь, Викентий Алексеевич сам снял трубку:

— Адвокатское бюро слушает!

Приятный голосок барышни-телефонистки проворковал:

— Алло! С вами будут говорить из полицейского управления.

Девичий голос сменился стальным баритоном:

— Это адвокатская контора? Извольте-ка пригласить господина Думанского.

— У телефона. Слушаю.

На том конце провода замолчали. После короткой паузы тот же голос, но уже в более мягком тоне, произнес:

— Господин Думанский… Видите ли, у нас весьма печальное сообщение, касающееся…

— Моей жены? — не задумываясь, выдохнул Думанский. Услышав эти слова, секретарь встрепенулся.

— Нет, нет! С ней, слава Богу, все в порядке.

«Я убежден как раз в обратном», — подумал Думанский, а голос в трубке продолжал:

— Речь идет о вашем сотруднике, господине Сатине. У вас ведь служил такой сотрудник?

Викентий Алексеевич почувствовал, как у него начинает кружиться голова, и опустился в кресло.

— Помилуйте! Разумеется, Алексей Иванович мой ассистент, мой ближайший сотрудник! Очень положительный человек… Простите? Я что-то не понимаю — то есть как «служил»? Он и сейчас…

— Сейчас я, к сожалению, не могу дать вам исчерпывающей информации, — угрюмо вещал полицейский чин. — Удостоверение личности и визитные карточки с данными Сатина обнаружены в кармане сюртука… Собственно, обнаружен труп, а в кармане вышеперечисленное. И кстати, монограмма имеется соответствующая на нижнем белье. Вот и все, что нам известно. Срочно необходимы ваши показания, впрочем, формальности вам известны не хуже меня. Труп обнаружили только что, в N-ском переулке. За вами уже отправлен мотор.