Дочь палача и дьявол из Бамберга - Оливер Петч Страница 12

Бартоломей перевел взгляд на Магдалену.

– Не очень-то она на тебя похожа, – продолжил он, подмигнув. – Не в пример братцу Георгу. Вот он действительно вылитый ты. А она точно от тебя? Хотя, с другой стороны, тебе повезло, что ей не достался наш нос. – Он громко рассмеялся и наконец повернулся к Симону. – А это, видимо, почтенный зять, про которого ты мне писал? Не живодер какой-нибудь, а, как говорят, вполне пристойный цирюльник…

– Симон изучал медицину, – заметила Магдалена. – Ради брака со мною он даже отказался от лекарского звания. Но его познания куда обширнее умений цирюльника.

Бартоломей пренебрежительно фыркнул и стукнул деревянной подошвой об пол.

– И какой ему с этого прок? Уж если лег в постель к палачке, то повязался с бесчестной и сам же таким стал. Уж таков закон.

Магдалена было возмутилась, но Симон взял ее за руку и ответил с вымученной улыбкой:

– Очевидно, и в вашем случае любовь оказалась выше сословных предрассудков. Не каждый день палач сочетается браком с дочерью судебного секретаря. В любом случае поздравляю вас с предстоящей свадьбой. Партия, как мне кажется, весьма удачная.

– Да, черт возьми. – Бартоломей широко ухмыльнулся, обнажив при этом безупречно здоровые зубы. – Катарина родом из хорошей семьи. Ее дед служил вторым секретарем в ратуше, и отец дослужился до чина. Она даже читать умеет, и быть может, Господь еще пошлет мне детей. Тогда их ждет лучшая жизнь, чем у отца, заплечных дел мастера! Уж поверьте охочему до крови нечестивому палачу Бамберга.

Бартоломей со смехом хлопнул ладонью по столу, так что кувшин с яблочным вином едва не опрокинулся.

– Ради меня могли бы и не проделывать такой путь, – проворчал он через некоторое время. – Но Катарина на этом настояла. А уж если женщина вбила себе что-то в голову, то непременно добьется этого, верно же? Свадьба состоится через неделю, и, Господь свидетель, будет дьявольски дорогой праздник. Катарина уже вовсю готовится. Завтра с раннего утра придет сюда, чтобы посмотреть, все ли в порядке, и сделать кое-какие покупки. Не женщина, а смерч настоящий.

– Кстати, насчет покупок, – вспомнил Куизль. – У тебя тут случайно табака нет? Мой еще в Нюрнберге закончился.

Бартоломей фыркнул:

– Все те же грешки, верно, Якоб? – Он покачал головой: – Нет, у меня такого не водится. Хотя…

Бамбергский палач вдруг озорно подмигнул Куизлю, и Магдалене на мгновение показалось, что перед ней двое двенадцатилетних мальчишек, задумавших какую-то проделку.

– Знаешь что? У меня к тебе предложение. Возле южного рва лежит дохлая лошадь – видимо, какой-то приблудный извозчик оставил ее там издыхать. Совет не терпит, чтобы такие туши лежали дольше нескольких часов: придурки боятся ядовитых испарений… – Бартоломей призывно взглянул на брата: – Ну, что скажешь? Возьмем тележку да оттащим тушу в сарай. А за это Катарина купит тебе завтра лучшего аугсбургского табаку. Даю слово.

– Сейчас? – спросил Симон в ужасе. – Прямо сейчас собираетесь бродить в тумане?

Куизль пожал плечами и неспешно направился к двери.

– А почему нет? Как же еще отметить палачам встречу, если не за вонючим трупом? Если мне за это табака дадут, я сейчас еще и повешу кого-нибудь.

Бартоломей гортанно рассмеялся, но смех звучал неискренне. Магдалене он даже показался каким-то печальным. Она задумчиво посмотрела, как братья вышли за порог. И хоть Якоб был лишь немного крупнее, казалось, Бартоломей терялся в его тени.

Из темноты еще долго доносился стук деревянной подошвы.

Спустя полчаса Магдалена с Симоном лежали в комнате наверху и молча вслушивались в спокойное, размеренное дыхание Петера, Пауля и Барбары.

Они спали в комнате подмастерья. Георг на время их пребывания согласился перебраться в конюшню. Покинув Шонгау, они столько ночей провели в дешевых трактирах, сараях и на тростниковых постелях в лесу, что комната казалась Магдалене королевскими покоями. Ложе было набито мягким конским волосом, посередине комнаты тянулась теплая труба, а количество блох и клопов держалось в рамках разумного. И все-таки женщина не могла заснуть. Слишком много мыслей кружило в ее голове. Кроме того, ей не терпелось познакомиться с невестой Бартоломея.

– Как думаешь, какая она из себя, эта Катарина? – вполголоса спросила Магдалена у Симона.

По его вздохам и редким движениям она поняла, что ему тоже не спится.

Муж недовольно забурчал:

– Если она хоть немного похожа на Бартоломея, то это, наверное, настоящая дракониха. Хотя она неплохо впишется в нашу семью.

Магдалена легонько ткнула его в бок.

– Хочешь сказать, все Куизли – вспыльчивые грубияны?

– Ну, если посмотреть на твоего отца, на его брата и на Георга, то именно такой вывод и напрашивается. Во всяком случае, Георг за эти два года из маленького братца превратился в настоящего мужлана. Остается только надеяться, что из тебя…

– Поговори у меня! – Магдалена пыталась говорить строго, но не удержалась и хихикнула. – В любом случае я сделаю все, чтобы наши дети не выросли неотесанными палачами.

– С Паулем возникнут определенные трудности. Ему прямо не терпится отрубить кому-нибудь голову. Петер совсем другой, гораздо добрее, почти как…

Симон замолчал, но Магдалена закончила за него:

– Как девочка, хотел ты сказать. Как девочка, которую Господь забрал у нас.

Она повернулась на бок и замолчала. Симон ласково погладил ее по плечу.

– Она была слишком слабой, Магдалена, – пытался он утешить ее. – Даже… даже к лучшему, что все случилось так скоро. Представь, если бы она прожила дольше, каково было бы наше горе! Уверен, Господь пошлет нам еще…

– Прекрати!

Магдалена возвысила голос, и с детских кроватей послышалось сонное бормотание. Лишь через некоторое время снова стало тихо. Женщина чувствовала, как Симон за ее спиной подыскивает правильные слова. К глазам вдруг подступили слезы, и она содрогнулась в беззвучном плаче. Анна-Мария была ее третьим ребенком. Два года минуло с тех пор, как девочка появилась на свет. Мать Магдалены умерла всего за несколько месяцев до этого – в честь нее и назвали малютку. Разумеется, Магдалена любила своих мальчиков, но так замечательно было держать на руках девочку, замотанную в белое полотно, с глазами голубыми, как небо… Якоб вырезал для внучки колыбель. Ворчливый медведь при виде Мари превращался в любящего деда. Симон тоже стал больше времени проводить с детьми. Он был в то время внимательным мужем, отложил свои книги и вместо пациентов выхаживал ослабленную после тяжелых родов жену. Мари стала средоточием их жизни.

А потом Господь забрал ее у них.

Ее убила та самая хворь, что бушевала время от времени в Шонгау. Поражала она в первую очередь стариков и детей. В отчаянных попытках победить болезнь Симон испробовал и обертывание голеней, и полынь с ромашкой, но девочка таяла на глазах, как снег на солнце. Спустя всего несколько дней после ее первого дня рождения маленькую Мари похоронили. Рана в душе Магдалены еще не затянулась и временами воспалялась.