Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане - Агата Кристи Страница 12

Симмингтона я встретил в городке в тот же день, позже.

— Ничего, если Меган побудет у нас немного? — спросил я. — Джоанне нужна компания — ей очень одиноко иной раз без всех ее старых друзей.

— О… э… Меган? О да, это очень мило с вашей стороны.

Я почувствовал к Симмингтону отвращение, которое потом не мог уже преодолеть. Совершенно очевидно было, что он начисто забыл о Меган. Я бы еще мог понять, если бы он не любил девушку, — мужчины частенько ревниво относятся к детям своих жен от предыдущих браков, — но этого не было; он просто с трудом замечал ее. Он думал о ней даже меньше, чем обычно думают о собаке, живущей в доме. То есть собаку замечают хотя бы тогда, когда о нее спотыкаются, и тут же принимаются ругать ее и проклинать или же погладят ее — когда она окажется достаточно близко для этого. Меня очень раздражало полное равнодушие Симмингтона к приемной дочери.

Я спросил:

— Какие у вас планы относительно Меган?

— Меган? — Он выглядел весьма озадаченным. — Ну, она будет жить дома. Я хочу сказать — естественно, это же ее дом.

Моя бабушка, очень меня любившая, частенько напевала под гитару старомодные песенки. Одна из них, как я помнил, заканчивалась так:

Девица моя, не забудь меня,

Без дома и доли я,

Нет места мне и в краю родном,

Живу лишь в сердце твоем.

Я пошел домой, напевая эту песню.

Эмили Бэртон пришла сразу после того, как стол прибрали после чая. Она хотела поговорить о саде. Мы гуляли в саду с полчаса. Затем вернулись в дом.

Войдя, она спросила, понизив голос:

— Я надеюсь, что это дитя… что она не слишком потрясена всем этим?

— Смертью ее матери, вы хотите сказать?

— Да, конечно. Но я скорее имела в виду то… то нехорошее, что произошло прежде.

Я был озадачен. Мне хотелось понять чувства мисс Бэртон.

— Что вы думаете обо всем этом? Что это — правда?

— О, нет, нет, безусловно, нет. Я совершенно уверена, что миссис Симмингтон никогда… что она не могла… — Маленькая Эмили Бэртон порозовела и сконфузилась. — Совершеннейшая неправда — хотя, конечно, это может быть карой.

— Карой? — изумленно переспросил я.

Эмили Бэртон была такая розовая, так похожа на дрезденскую пастушку…

— Я не могу избавиться от чувства, что все эти страшные письма, все горе и страдание, которые они приносят, могут быть посланы с определенной целью.

— Конечно, их посылают с определенной целью, — мрачно сказал я.

— Нет-нет, мистер Бартон, вы меня неправильно поняли. Я говорю не о том заблуждающемся создании, которое их пишет, — это, должно быть, кто-то ужасно одинокий. Я имею в виду, что это допущено Провидением! Чтобы пробудить в нас ощущение нашего несовершенства.

— Наверное, — сказал я, — Всемогущий мог бы выбрать более привлекательное орудие.

Мисс Эмили прошептала, что пути Господни неисповедимы.

— Нет, — сказал я. — Слишком уж сильна в нас склонность приписывать Господу то зло, которое человек творит по своей воле. Я могу еще допустить, что это дьявол. Богу нет необходимости наказывать нас, мисс Бэртон. Мы так часто наказываем себя сами.

— Я не в состоянии понять: почему люди хотят совершать подобные поступки?

Я пожал плечами:

— Уродливый склад ума.

— Это кажется весьма печальным.

— Это не кажется мне печальным. Это кажется мне истинным проклятьем. И я не намерен извиняться за это слово. Я хотел сказать именно это.

Краска отлила от щек мисс Бэртон. Они побелели.

— Но почему, мистер Бартон, почему? Что за удовольствие может кто бы то ни было получить от такого?

— Ни вам, ни мне тут ничего не понять, и слава богу.

Эмили Бэртон понизила голос:

— Ничего подобного здесь никогда прежде не случалось — никогда на моей памяти. Здесь всегда было такое счастливое маленькое селение. Что бы сказала моя дорогая матушка? Да, следует быть благодарной богу, что она избежала всего этого.

Я подумал, что, судя по тому, что я слышал, старая миссис Бэртон была достаточно крепкой и вполне способной наслаждаться подобной сенсацией.

Эмили продолжала:

— Все это глубоко огорчает меня.

— А вы не… э-э… вы сами не получали писем?

Она густо покраснела.

— О нет… о нет, конечно. О! Это было бы ужасно!

Я поспешно извинился, но все же она ушла очень расстроенной.

Я проводил ее и вернулся в дом. Джоанна стояла в столовой, возле камина, который только что разожгли, поскольку вечера были все еще холодноваты. Она держала в руках вскрытое письмо.