Дорога в рай - Макс Аллан Коллинз Страница 12

Майкл успокаивал ее, говоря:

– Он должен исполнять приказы, дорогая, – он же пишет, что когда закончатся три года его службы, он поступит в колледж. Чего еще мы можем желать?

Потом, пару месяцев назад, наконец, наконец, наконец, в Париже было подписано соглашение о прекращении войны, и все мальчики должны были быть дома до конца месяца. Пэтси Энн было бы спокойнее, если бы Майк написал письмо, объяснил им ситуацию, сообщил, когда его ждать. Зная сына, она предполагала, что он просто однажды появится дома, криво усмехнется, как отец, и скажет: «Все еще злишься на меня, мам?»

Она выключила газонокосилку.

Оставив ее посреди двора – газон был большим, и Майкл с радостью бы нанял кого-нибудь стричь его, но Пэтси Энн считала эту работу частью своих тренировок, – она обошла пустой бассейн (они наполнят его через месяц) и вошла в кухню через стеклянную дверь. Пэтси Энн устраивала ремонт дома (а иногда и его реконструкцию) где-то раз в десять лет. Из-за этого Майкл неизменно подшучивал над ней, а их дом менял сельский стиль на средиземноморский, а затем на интернациональный.

И конечно, ее муж позаботился о том, чтобы в их доме все было самым лучшим – в гостиной стояла мебель фирм «Легорбусье» и «Мис ван дер Роэ», строгость которой смягчалась античным ковром на полу, мягким диваном и двумя креслами «Честерфилд» из красной кожи. Весь дом был отделан в желто-белых тонах, подчеркнутых геометрическим орнаментом зеленых, черных, красных и белых тенков. Пат обожала эту спокойную обстановку, а Майкл (она знала) считал ее стерильной.

Ее модернистские увлечения не коснулись только двух комнат: кабинета Майкла и их спальни. Кабинет был заставленным книжными шкафами храмом, посвященным увлечению ее мужа, – назвать его вкусы обывательскими было бы очень великодушно, – а спальня представляла собой простую комнату со стенами цвета слоновой кости и антикварной дубовой кроватью с пологом, которую они, расщедрившись, купили в первый год совместной жизни. Эта кровать каким-то образом выдержала все изменения, происшедшие во вкусах Пат за эти годы.

За круглым обеденным столом в современной бело-желтой кухне с белыми оштукатуренными стенами Пэтси Энн выпила чаю со льдом и, достав сигарету из пачки «Вирджиния Слимс», подкурила ее от зажигалки «Биг».

Пат много раз пыталась бросить эту отвратительную привычку, но, учитывая то, что ее муж работал на такихлюдей, а сын был во Вьетнаме, она считала, что имеет полное право рисковать своей жизнью любым удобным ей способом.

Тем не менее Пэтси Энн пообещала Майклу, что когда Майк вернется из Вьетнама, целый и невредимый, она действительно бросит курить. Наконец. Раз и навсегда.

– Я заставлю тебя сдержать слово, – говорил ей муж, грозя пальцем, с кривой усмешкой, которая ей всегда нравилась.

Когда война закончится и ее сын будет в безопасности, Пат сможет позволить себе заняться дочерью.

Без всякого лицемерия – хотя подростковая жизнь ее дочери была немного обновленной версией ее собственной жизни – Пат хотела, чтобы ее дочь, выпускница школы Инклайн-Вилладж, не слишком увлекалась такими второстепенными вещами, как постановка весеннего мюзикла в школе (Анна всегда этим занималась), мечты о том, что бы стать королевой школьного бала (она уже была вице-королевой), а вместо этого улучшала бы свой средний балл (Пэтси Энн О'Хара произносила прощальную речь на своем выпускном, и что с того?). И кроме того, Пат была уверена, что у Анны слишком серьезные отношения с ее парнем Гэри Грейсом.

Вздохнув, мать призналась себе в лицемерии. Ее с Майклом интимные отношения начались на заднем сиденье «бьюика», принадлежавшего ее отцу, еще в старших классах. Но это был выпускной вечер, и они были обручены, и в итоге поженились, и…

Пат не пыталась найти противозачаточные таблетки (вообще-то она следила за циклом дочери), но она их нашла. Как ребенок смог все это устроить без согласия родителей? Или сейчас девушка может купить таблетки, даже если ей всего лишь семнадцать лет, как Анне?

Да, времена изменились, сексуальная революция и все такое, но от этого Пат не чувствовала себя спокойнее, зная, что ее старшеклассница-дочь спит с Парнем, Который Вероятно Преуспеет (а он, несомненно, преуспеет). И Пэтси Энн не осмелилась рассказать об этом Майклу, который обожал девочку, потому что он был бы в ярости. Она знала, что все считают Майкла хладнокровным человеком, но она видела, как он выходит из себя, и это зрелище было не из приятных.

Несколько недель Пат мучилась: как поговорить с Анной? Или, точнее, как поговорить с ней так, чтобы не доводить дело до ссоры. Но когда Анна узнает, что мать рылась в ее вещах, что может произойти кромессоры?

К тому времени как Пат закончила стричь газон на заднем дворе и принялась за лужайку перед домом, она уже отрепетировала беседу с дочерью тринадцать раз – чертова дюжина. Эта беседа начиналась как благоразумный, рассудительный разговор, речь доброй, понимающей матери, а потом Пэтси Энн начинала мысленно кричать на Дочь, а дочь кричала на нее…

Как там Анна говорила в последнее время?

Е.

Действительно, е.

Пэтси Энн стояла, опершись на газонокосилку, когда к дому подъехал «шевроле». В этой темно-зеленой машине не было ничего необычного, но никто из знакомых такую не водил.

Пэтси Энн нерешительно зашагала по широкой пологой лужайке, чтобы поприветствовать незнакомого посетителя… Он вышел из машины, и она увидела зеленую форму и фуражку, закрывающую лицо молодого солдата невысокого роста.

Ее сердце радостно забилось – как она и предполагала, ее сын удивил их, появившись неожиданно. Разве это не в его стиле? Она была уже в нескольких шагах от него, когда поняла, что это совсем не Майк, а другой молодой солдат, с лицом слишком серьезным даже для военного.

И Пат, споткнувшись, остановилась, быстро поняв в чем дело, потому что любая мать солдата знала, что когда приходит военный и это не ее сын, единственная возможная новость была…

Патриция Энн Сатариано сказала «О Боже, о Боже мой» и упала на только что подстриженную траву, и – к счастью – потеряла сознание.

Проснувшись в темной спальне, Пэтси Энн с облегчением вздохнула, обнаружив на себе ночную рубашку. Она привстала, опершись на локоть.

Майкл сидел на краю кровати. В комнате было темно. За окнами спальни тоже было темно. Почему-то день уже закончился.

Она встряхнула головой и сказала:

– О Майкл… мне только что приснился самый плохой сон… самый ужасный сон…

Он щелкнул выключателем ночника, и свет залил комнату, приглушенный, но все же слишком яркий для них обоих.

– Это не сон, – сказал Майкл.

Но она уже поняла это, едва взглянув на него. Он был в белой рубашке, которую надевал на работу, воротник расстегнут, галстука нет, рукава закатаны до локтей. Его лицо было бледно, волосы взъерошены, а глаза покраснели от слез.