Тень королевы, или Слеза богини - Карина Тихонова Страница 12

Знаете, что самое интересное?

Этот мужик исправно посещает церковь.

Больше того. Считает себя верующим и христианином.

Я так и вижу, как он выстаивает службу. Огромный, красномордый, с постным выражением лица. Как он крестится в нужных местах и благоговейно склоняет толстую шею перед распятием.

Как он умиляется самим собой.

Иногда мне бывает интересно: зачем люди, подобные ему, ходят в церковь? Они же там ничему не учатся!

Не понимаю…

Вообще, мне кажется, что диалоги бога с людьми похожи на игру в испорченный телефон. Бог говорит, люди слушают. Потом переглядываются, перетолковывают сказанное так, как им удобней, и, довольные, расходятся по домам.

Поведение людей меня в данном случае не удивляет. Меня поражает терпение бога. Ему не надоело разговаривать впустую?

Как говорила одна моя школьная преподавательница, «педагог должен обладать неутомимостью попугая».

Наверное, подобная неутомимость должна быть и у бога. И то, не гарантия, что он достучится до глухих, не желающих слышать, и слепых, не желающих видеть.

Зачем он с нами возится? Я бы на его месте давно плюнула.

— Ира!

Я очнулась и повернула голову.

— Что, папа?

— Пойдем домой, — робко попросил папочка. — Я уже нагулялся.

Я взглянула на запястье. Нагулялся за полчаса.

— Тебе здесь совсем не нравится? — спросила я с горечью. — Смотри, какая погода хорошая!

— Я на балконе посижу…

— Ну, хорошо, — капитулировала я. — Пойдем домой.

Врач предупредил меня, что ломать папин страх не нужно. «Время и терпение, — повторил он несколько раз. — Только время и терпение. И тогда, возможно…»

Врач не договорил, но я поняла. Возможно, отец ко мне вернется. А возможно, и нет.

На этот раз папа не стал отказываться от лифта. Страх перед враждебным внешним миром так изматывал его, что он даже начал немного задыхаться. Я стояла рядом с отцом в тесной кабинке, крепко держала его под руку и чувствовала, как быстро и сильно колотится его сердце.

Мне хотелось плакать от жалости и бессилия.

Дома я напоила отца чаем с медом и уложила его на диванчик в гостиной. Подсунула под руку книжку, которую отец изредка пытался читать, и попросила:

— Отдохни, хорошо?

— Хорошо. Ты уходишь?

— Ухожу.

— Надолго?

— Не знаю. Ты боишься остаться один?

Папочка помотал головой.

— Нужно же мне знать, когда ты вернешься, — ответил он рассудительно.

Я не стала обольщаться этими всплесками разумности. Они были только поведенческими рефлексами, стереотипами, заложенными в подсознании. Ну, все равно, что вымыть руки или почистить зубы, не более того…

— Я позвоню, если задержусь, — пообещала я.

— Хорошо.

— Не забудь пообедать.

— Не забуду.

— Все на плите. Только разогрей, не ешь холодное.

— Разогрею.

Он соглашался со мной, как ребенок. Я поцеловала отца в щеку и пошла в коридор.

Обулась, проверила содержимое сумочки и вышла из квартиры.

Честно говоря, никаких дел у меня не было. Просто не хотелось сидеть дома. Я купила в киоске мороженое и неторопливо побрела по улице.

Да, не привыкла я сидеть без дела. Руки так и чешутся чем-нибудь заняться. Интересно, чем?

Идея, возникшая у меня, была плохой идеей. Но ноги сами принесли меня в телефонную будку, руки сами вытащили из сумочки телефонную карту, а пальцы сами набрали номер телефона.

— Справочная слушает, — ответила трубка казенным голосом.

— Будьте добры, продиктуйте мне адрес Института истории языка и литературы, — попросила я.

— Минуту…

В трубке запел Элтон Джон. Интересно, у меня хватит денег, чтобы дождаться ответа? По-моему, на карте у меня не больше трех единиц…

— Записываете? — осведомилась женщина.

— Да-да!

Телефонистка продиктовала адрес. Я добросовестно запомнила его, вышла из телефонной кабинки и сразу же записала. На всякий случай.

Институт, в котором работал покойный Казицкий, располагался в старом уютном тупичке. Здание тоже было старым и уютным, с фасадом, украшенным колоннами, как дворянская усадьба. Ступени, похожие на гармошку, вели к высокому крыльцу, огороженному каменной балюстрадой. Похоже, особняк действительно был старинным. Судя по классическому архитектурному стилю, примерно девятнадцатого века. Точнее не скажу, образования не хватает.

Я еще раз с горечью ощутила собственную ущербность. Господи, до чего учиться хочется!

Я поднялась на полукруглое крыльцо. Здесь стояли двое мужчин и курили. По-видимому, работники института.

«Что ты делаешь?» — воззвало ко мне благоразумие, но я наплевала на его голос.

— Простите, вы здесь работаете? — спросила я мужчин, стараясь улыбаться наивной улыбкой.

— Работаем, — весело ответил один. Второй, высокий, широкий в плечах мужчина, мой вопрос проигнорировал.

— А вы не знаете, как мне повидать Юру Казицкого? — спросила я.

Вопрос, как и следовало ожидать, произвел на мужчин неприятное впечатление. Тот, который был пониже, выронил сигарету. Высокий прищурился и уставился на меня оценивающим взглядом.

— Зачем он вам? — спросил высокий, впервые раскрыв рот.

— Он меня приглашал в гости, — беспомощно соврала я.

Мужчины переглянулись. Невысокий откашлялся.

— Тогда вам лучше не торопиться, — сказал он неловко.

— То есть?

— Юра умер.

Я постаралась изобразить ужас. По-моему, получилось.

— Умер?! Когда?

— Позавчера.

— От чего?!

— От несварения желудка, — ответил высокий грубо. Он нравился мне все меньше и меньше. Точнее говоря, вообще не нравился.

— Алик, зачем ты так? — мягко укорил невысокий. И, обращаясь ко мне, грустно проинформировал:

— Убили. Ударили ножом.

— Боже мой!

Я приложила ладонь к губам. И почти не лицемерила, потому что при этих словах память услужливо предоставила мне картинку: неподвижно лежащее тело, бурая трава и медленно стекленеющие глаза, обращенные ко мне с какой-то мучительной просьбой.

— Боже мой! — повторила я дрогнувшим голосом.

Высокий стряхнул пепел с сигареты.