Любовник смерти - Борис Акунин Страница 12

— Да, — кивнул Сало. — После навсю Москву шуму было. Хоть ты и пьяный был, а не наследил и свидельщиков неоставил. Со временем узнали, конечно, что это ты погулял, а доказать им нечембыло.

Князь усмехнулся.

“Главное, что наши всё сразу прознали и Смертидонесли. Я как из приюта вернулся, два дня без просыпу дрых. А как в себяпришёл — дают мне записочку от неё, от Смерти. “Приходи, мой будешь” — так ибыло написано. Вот она какая, Смерть. Поди, пойми её”.

Сенька рассказ выслушал в оба уха, жадно, ипотом голову ломал, как эту историю разъяснить, но так и не разъяснил.

В тот день, правда, долго голову ломатьвремени не было — столько всего приключилось.

После того как Князь свой приговор объявил проСеньку и угостил колоду водкой-коньяком, Килька повёл новичка к себе (была унего недалеко от входа каморка за ситцевой занавесочкой).

Оказался душа-парень, без форсу, даром что самс мастью, а Сенька вроде как с боку-припёку. Нос не драл, говорил попросту имного чего полезного порассказал, уже как своему, почти что затасованному.

Ничё, сказал, Скорик, раз сама Смерть за тебяпопросила, будешь в колоде, никуда не денешься. Может, кого из наших посадятили пришьют — тогда тебя в шестые возьмут, а я до семёрки поднимусь. Ты менядержись, не пропадёшь. И живи прямо тут. Вместе и храпеть веселей.

(Похрапеть-то им на пару так и не довелось, нооб этом после.)

Про Князя и так всё было известно, про Смертьновенький тоже не меньше Килькиного знал, поэтому стал про остальныхвыспрашивать.

Валета нашего, сказал Килька, все боятся, дажеКнязь себя с ним опасливо держит, потому как Очко припадочный. То есть так-тоон тихий, спокойный, хоть и говорит всё время непонятно, стихами, но иногдапопадёт вожжа под хвост, и тогда ужас какой страшный делается, прямо Сатана.Сам он из господ, раньше студентом был, но почиркал там кого-то до смерти помарафетному делу и получил каторгу-пожизненку. Ты от него подальше держись,посоветовал Килька. Князь может и в харю, и даже насмерть прибить, но хотьясно, с чего и за что, а этот бешеный.

Следующий по колоде, Сало, оказался хохол,отсюда и кликалка. Нужный человек, большие знакомства среди иногороднихсламщиков и перекупщиков имеет, весь хабар через него уходит и хрустом, то бишьденежками, возвертается.

Про безногого Боцмана, девятку, Килькарассказал, что он и вправду прежде был флотским боцманом, самым геройскимгероем на всем Чёрном море. Как начнёт про турку или морские плаваньярассказывать — заслушаешься. Ему на корабле котлом паровым ноги отдавило.Кресты у него, медали, пенсия геройская — шестнадцать целковых, но не техкровей человек, чтоб тихо старость проживать. Ему куражу хочется, фарту даазарту. Он и доли из хабара своей никогда почти не берет, а у девятки долянемалая, не то что Килькина.

Седьмой с восьмым братья-близнецы с Якиманки.Лихие ребята. Их Князю знакомый городовой из Первого Якиманского участка взятьприсоветовал. Сказал: страх до чего ребята отчаянные, жалко, если к большомуделу не пристроятся, даром пропадут. А прозвали их Авось и Небось, потому чтолихости в них больше, чем ума. Авось-то ещё куда ни шло, оттого старшимпоставлен, а Небось совсем шебутной. Вели ему Князь орла двуглавого со Спасскойбашни своровать — полезет, не задумается.

А под конец Килька вздохнул, ладоши потёр иговорит:

— Ништо, сегодня на всех наших в делепосмотришь.

— В каком деле? — У Скорика сердцетак и сжалось — надо же, в самый первый день сразу на дело идти! — Бомбитького будем?

— Нет, бомбить что. Тут дело аховое. Стыкнынче у Князя с Упырём.

Сенька припомнил, как Очко про этот самый стыкуже спрашивал.

— А, это который в седьмом часу будет? Ичего там? Это который Упырь, Котельнический?

— Он. На московского туза с Князем метатьбудут. Понял?

Сенька присвистнул. Вон оно что!

Туз — это у фартовых навроде царя-государя,один на всю Москву. Раньше тузом Кондрат Семеныч был, большущий человек, всяМосква его трепетала. Говорили, правда, про Кондрат Семеныча разное. Что старыйстал, ржавый, молодым ходу не даёт. Кто и осуждал за то, что в богатствепроживает, и не на Хитровке, как тузу положено, а в собственном доме, на Яузе.И помер он не по-фартовому — от ножа, пули или в тюрьме. На пуховой перине духиспустил, будто купчина какой.

Выходит, Обчество приговорило тузом одному издвух быть: Князю или Упырю.

Про Князя ясно — орёл крылатый. Стрелой вверхвзлетел, такие дела делает — залюбуешься. Одним нехорош: больно шустро шагает истроптив. Килька сказал, “деды” опасаются — не задурил бы от такой власти.

Другое дело Упырь. Он из давних, тихих,которые не летают, а по-белочьи вверх карабкаются. Дел за Упырём громких неводится, пальбы от его колоды не слыхать, а боятся его не меньше, чем Князя.

Упырёва колода не налётами промышляет, а деломновым, шума не терпящим: стрижёт лабазников и лавочников. Таких деловых“доильщиками” прозвали. Хочешь, чтоб лавка цела была, чтоб врач санитарный нецеплялся и псы не трогали — плати доильщику мзду и живи себе, торгуй. А кто нехотел платить, на себя надеялся или так, жадничал, с теми всякое случалось.Одного упрямого бакалейщика стукнули в тёмном переулочке сзади по башке, он ине видел кто. Упал, встать хочет, а не может — земля в глазах плывёт. Вдругглядит — на него лошадь с телегой едет, в телеге камни грудой, чем улицумостят. Он кричит, руками машет, а возница будто не слышит. Лошадь-тобакалейщика копытами переступила, а тележные колёса прямо по ногам емупроехали, переломали всего. Теперь того бакалейщика в кресле на колёсикахвозят, и Упырю он платит исправно. А у другого, мороженщика, дочку-невесту также вот подкараулили, мешок на голову натянули и попортили — да не один, а сполдюжины бугаёв. Она теперь дома сидит, на улицу носа не кажет, и уже два разаиз петли вынимали. А заплатил бы мороженщик, ничего бы с его дочкой не было.

Но и Упырь не всем “дедам” по сердцу, объяснилКилька. Те, которые годами постарше и хорошо прежние времена помнят, неодобряют Упырёва промысла. Раньше так кровососничать не заведено было.

Короче, на сегодня назначен стык, чтоб Князь сУпырём сами меж собой разобрались, кто кому дорогу уступит.

— Так порешат они друг друга! —ахнул Сенька. — Порежут, постреляют.

— Нельзя, закон запрещает. Ребра поломаютили башку кому пробьют, но не боле того. С оружием на стык идти нельзя,Обчество этого не дозволяет.

* * *