Крысятник - Евгений Сухов Страница 12

Едва дождавшись окончания пьяной тирады, Михаил спросил:

— Что за человек был с Людой?

— Хрен его знает! — в сердцах воскликнул Семен. — Узколицый такой, черноволосый, а на губах — улыбочка змеиная. Мне почему-то показалось, что он зону топтал. Не вор, но и не мужик.

— Жулик? — вмешался Шибанов, прекрасно разбиравшийся в уголовной иерархии.

— Скорее фраер. Но честным я бы его не назвал.

— А кем работала Людмила? — подключился Михаил.

— Что-то покупала, что-то продавала. В последнее время антиквариатом интересовалась. Но деньги у нее были всегда! Может, из-за них ее и убили.

— А откуда она была родом?

— Из-под Ленинграда, извиняюсь, из-под Питера. Но там копать бесполезно, Люда давно перебралась в Москву. По-моему, и родителей-то у нее в живых не осталось, как, впрочем, и ее самой… Эх, муторно у меня на душе. Оставили бы вы меня в покое, господа. Водка кончилась, а без нее как забудешься?

Лишь вечером был опрошен последний свидетель — почти глухой, но чрезвычайно зрячий дедок лет восьмидесяти. Именно он сказал, что рано утром из подъезда дома вышел мужчина в темно-синей спортивной куртке. Рассмотреть его лица не удалось — оно по самые глаза было обмотано белым шарфом. Не оглядываясь, неизвестный пересек двор и скрылся за углом. Там стояли «Жигули» темно-вишневого цвета девятой либо девяносто девятой модели. Никому из жильцов близлежащих домов эта машина не принадлежала. А следовательно, это была единственная зацепка. Та самая печка, от которой можно было начинать танцевать.

* * *

Михаил посмотрел на часы. Почти одиннадцать. Время не такое уж позднее, но не самое лучшее, чтобы отправиться к кому-нибудь в гости. В такой час можно прийти к проверенной любовнице, победно сжимая в руках бутылку дорогого вина. Или к холостому приятелю, осатаневшему от одиночества. Но уж никак не в приличную семью, где расцелованные на ночь детишки уже видят сны, а их родители читают в постели книжки, лениво подумывая, а не выполнить ли им свои супружеские обязанности.

Поколебавшись, Михаил все же решил заглянуть к своей бывшей благоверной. Нельзя сказать, чтобы он так уж тосковал по прежней семейной жизни, но, подобно старому кобелю, продолжал топтать привычную тропу, прекрасно осознавая, что однажды вместо угощения нарвется на неприятности.

Главное, что заставляло Михаила заглянуть сюда, так это желание увидеть сына, которого он любил.

Квартиру на Житной улице он оставил супруге с сыном, а сам съехал в крохотную комнату, выделенную ему управлением. У Натальи — бывшей жены — по поводу раздела имущества имелась собственная философия — она считала, что отвергнутый муж должен уходить из семьи в одних трусах. Примерно так Михаил и поступил, хотя натянул поверх трусов кое-какую одежонку и даже забрал свою зубную щетку. На прощание Наталья задушевно пожелала ему провести остаток жизни на любом из московских вокзалов, но Михаил не принадлежал к числу мужчин, которые быстро опускаются без женской заботы.

Отпустив служебную машину, он вошел во двор и посмотрел на окна второго этажа. В спальне горел тусклый желтый свет. Скорее всего Наталья читала перед сном какой-нибудь сентиментальный женский роман, роняя горькие слезы на белоснежную наволочку. Можно было представить ее и за более интересным занятием. Помнится, Наталья любила экспериментировать в сексе, и свет не был для нее большой помехой.

Докурив сигарету до фильтра, Михаил яростно втер окурок в асфальт и направился в сторону подъезда. Дверь на короткий звонок открылась почти сразу. Михаил испытал укол ревности — Наталья явно ожидала гостя, и им был отнюдь не бывший супруг. Заготовленная улыбка медленно сползла с ее лица, сменившись недовольной гримасой.

Михаил уверенно прошел в комнату, слегка потеснив плечом Наталью.

— Юное поколение спит? — спросил он, едва поздоровавшись.

— Да, — хмуро ответила жена. — Тебя здесь не ждали.

Михаил усмехнулся:

— Я всегда обожал сюрпризы. Я останусь ночевать.

— А если сейчас ко мне придет… друг? Что тогда? Ты будешь держать над нами свечку?

Наталья всегда умела выискивать самые уязвимые точки. Оставалось только держать удар. Притворно зевнув, Михаил отмахнулся:

— Спасибо за предложение, но сегодня я не расположен к групповому сексу. Так что постели мне где-нибудь на диване и постарайся кричать не очень громко.

На лице Натальи промелькнула растерянность. Кажется, она поняла, что подобную бестактность не стоит проявлять даже по отношению к бывшему мужу. Они ведь расстались вполне по-светски, без расцарапанных физиономий и битой посуды. Да и деньги на сына Михаил давал щедро и регулярно.

— Тебе кофе с молоком? — Наташин вопрос прозвучал скорее утвердительно. Где-то даже с извиняющимися нотками.

— Приятно, что ты не забыла моих привычек, — улыбнулся Михаил, устраиваясь за столом.

Вокруг все было родное… и совершенно чужое. Знакомые вещи не желали признавать бывшего хозяина.

— Не обижайся, — пробормотала Наталья, колдуя над кофеваркой. — Между нами ведь давно все кончено…

— Не следует об этом напоминать лишний раз, я и так все прекрасно помню.

— Ко мне действительно может прийти… знакомый.

Михаил пожал плечами:

— Тебе не следует волноваться по этому поводу. Никаких сцен ревности не предвидится. И, разумеется, я не стану сбрасывать с лестницы твоего знакомого, предпочитающего наносить поздние визиты. Должна же быть у одинокой женщины хоть какая-то отрада?

— Ты очень любезен, — фыркнула Наталья, поставив на стол две чашки кофе, одна из которых была подкрашена молоком. — Угощать тебя больше нечем, разве что овсяным печеньем. Помнится, раньше ты его очень любил.

Михаил кивнул:

— Я вижу, ты не забыла моих привычек.

Он сделал первый глоток, махонький, как будто бы дегустировал напиток.

— Ты умел навязывать свои привычки, — сухо сказала Наталья. — Уже через год нашей совместной жизни я начала считать их почти своими.

Привычки. Их у Михаила имелось немало. Например, в прежние времена после совместного распития кофе они с Натальей переходили к заключительной части обязательной программы, в постели. Теперь же рассчитывать приходилось лишь на овсяное печенье… Странно это было. Сидишь, косишься на колени жены и не решаешься прикоснуться к ним рукой, чтобы это не было воспринято как попытка изнасилования.

Михаила всегда тянуло к этой женщине, хотя он и себе не признавался в этом. Не в том смысле, чтобы ему не хватало ее пресных супов или язвительных замечаний. Просто он нестерпимо желал ее как женщину — страстно, до потемнения в глазах. Она чувствовала это и всегда надевала холодную маску недоступности. Но сегодня с ней произошла перемена. Какие-то бесенята плясали в ее глазах.