Пять рассерженных жен - Людмила Милевская Страница 12

На мой взгляд, все готовы были лизать ему руки, но так прямооб этом сказать не могли.

— Пусть лижет руки своим тараканам, — крикнула мне Тамарка.— Совсем Зинка-пензючка с ума сошла!

Зинаида подарила Фролу Прокофьевичу Полный энтомологическийсловарь на молдавском языке, которого тот не знал от роду. Таких словарей унего уже была целая библиотека — это единственное, от чего отказывалисьофицианты. Интересно, что он будет делать с секс-набором? Неужели и его потащитсвоим официантам? Те только рады будут.

Фрол Прокофьевич с вежливой улыбкой принял очереднойсловарь, (между прочим, уже мог бы и выучить молдавский) и трибуну предоставилипервой жене, то есть моей Тамарке.

О Тамарке могу сказать всего несколько слов: она моя подругаи, думаю, этим сказано все. Тамарка красива, как и все мои подруги, деятельна исокрушительна. Она умеет поймать за хвост свою птицу-счастье, но тут жеоткрутит ей голову. Уверена, то же произойдёт с легендарным конём, которого,безусловно, Тамарка легко на скаку остановит. Что касается горящей избы, тотуда Тамарка не только бесстрашно войдёт, но даже успеет выйти, прихватив все,для неё интерес представляющее.

Кстати изб этих она и сама подожгла немало. В общем, Тамарканастоящая русская баба, со всеми присущими русской бабе недостатками, которыеиностранцы доверчиво принимают за достоинства.

Приосанившись, встала она и обвела присутствующих строгимвзглядом. Все замолчали.

— Прокопыч! — пламенно начала Тамарка. — Мы все, здесьсобравшиеся, знаем тебя и вдоль и поперёк, и каждая скажет: хороший ты мужик,Прокопыч! Больше бы таких мужиков! Чтобы всем хватало! Чтобы не передавать тебяодного из рук в руки! И я так думаю, что там, за нами, ещё приличная собраласьтолпа несчастных баб, которым требуется твоё тепло. И что характерно, Прокопыч,не учится на чужих ошибках народ. Не учится! Вот я. Пострадала, глупостейнаделала, такого мужика потеряла и что? Зинка, зная это, повторила все моиподвиги, а следом за ней и Белка.

Зинка и Белка удручённо закивали. Тамарка с презрительным осуждениемпосмотрела на них и продолжила:

— Прокопыч, дорогой ты наш муж! Любимый! Драгоценный! Нетчеловека умней тебя, добрей, красивей! Твоя тонко чувствующая душа немало отженской жестокости пострадала, и страх меня берет сколько пострадает ещё. Когдаже ты возьмёшься за ум, Прокопыч? — с чувством вопросила Тамарка. — Когдапоймёшь, что нет у тебя дороже баб, чем все, здесь собравшиеся? Когдапрекратишь ты ставить эти свои дурацкие эксперименты? Короче, Прокопыч,откажись от ненужных исканий и заживём по-хорошему.

Дальше в течении сорока минут шли призывы на ту же тему.Когда Тамарка выдохлась, все выпили, закусили, и она подарила белую рубашку,которую мы купили накануне.

После этого обычно события развивались в известном порядке:Фрол Прокофьевич выступал с ответным словом, униженно благодарил собравшихся,изумлялся как терпят они его, такого несносного, и поражался тому, что его небросают. Следовали клятвенные заверения в том, что в ближайшие годы онпостарается исправиться и будет жить в дальнейшем лишь по указке своихсвятейших супружниц, чего в принципе они много лет и добивались.

Затем жены, друг дружку перебивая, интенсивно песочили егона все лады. Это происходило часа два. Столько же Фрол Прокофьевич каялся.Закончив экзекуцию, жены напрочь о нем забывали и принимались за обсуждениесвоих проблем…

Обычные посиделки близких подруг, дружных давно и не имеющихдруг от друга секретов. Здесь поднимались разнообразные темы: их настоящиемужья, привычки этих мужей, их недостатки и, реже, достоинства. Шмотки, сплетнибыли тоже предметами большого интереса. Были и громкие песни, в основномлирическая тема, реже патриотическая. Порой, если сильно перебирали, пускалисьи в пляс.

Все это обязательно продолжалось до утра под активноеупотребление алкоголя. То, как Фрол Прокофьевич отправлялся спать, обычнооставалось незамеченным.

Само собой, что к утру подгулявшие жены входили в раж изверски кидались друг на друга где с кулаками, а где и с подручными предметами,чем своего общего мужа и будили.

Он вскакивал и бросался их разнимать.

Дальше шли слезы и упрёки: «Почему ты защищаешь её? Почемуне защищаешь меня?»

Вой стоял на всю квартиру. Ревели все, кроме меня и ФролаПрокофьевича. Я не ревела потому, что мне было глубоко плевать, а Фрол Прокофьевич— потому что не имел такой возможности — он был близок к потере чувств и со снаещё плохо соображал. Думаю, он ревел после нашего ухода, когда начинал мыть тупосуду, которую мы, конечно же, оставляли ему в самом непотребном виде. Но слезего не видел никто.

Естественно, и на этот раз все были уверены, что деньрождения пройдёт по привычному сценарию, но все вышло не так.

Как обычно, Фрол Прокофьевич взял слово и… сказал совсем нето, что ожидалось. Речь его, несмотря на непривычную краткость, буквальнопарализовала окружающих. Даже меня.

— Дорогие мои жены, — торжественно начал он. — Безмерно вамблагодарен за ваши ласку, тепло и доброту. Настала очередь вам отдохнуть,потому что теперь я окончательно женюсь вот на этой прекрасной женщине, вашейподруге Соне, — и он показал на меня.

Воцарилось молчание. И в этой кромешной тишине раздалосьглупое хихиканье Зинки-пензючки.

— Он шутит, — сказала она и зашлась смехом.

Следом за ней засмеялись остальные. Больше всех ржала мояТамарка. Я приготовилась к драке, а потому разозлилась и сказала:

— А что вы ржёте? Что тут смешного, если мы с Фрысикомрешили пожениться?

— Да-да, — поддержал меня Фрол Прокофьевич. — На этот развсе получилось особенно удачно. Обычно вы сдруживались после нашего развода илиперед ним, а Соню вы знаете уже до того, как мы поженились. Большой прогресс.

Его оптимизм не передался никому.

— Они шутят! — истерично закричала Полина.

— Конечно шутят! — вторила ей Изабелла. — Шутят! Шутят!

— Нет, не шутят, — вынесла приговор Тамарка. — Он подарил ейэту шляпу.

Все с ненавистью уставились на мою шляпу.

— Да, — храбро признался Фрол Прокофьевич.

— Сволочь! Сволочь! — вскрикнула Полина и выскочила изкомнаты.

— Вот же урод! — прошипела Татьяна и вышла следом.

— Зря радуешься! — зло пропела Изабелла и выплыла заподругами.

— Это! Это! — зеленея от гнева, взвизгнула Зинка-пензючка ипобежала за Изабеллой.

У двери она нашла нужное слово и, надернув на лоб сползающийс неё парик, выкрикнула: