Яд-шоколад - Татьяна Степанова Страница 12

— Наш патруль. Ее мать около полуночи позвонила дежурному — спрашивала, не задействована ли Марина в каком-то рейде, мол, домой она не вернулась и ее мобильный не отвечает. Мы… мы сразу же подняли всех, весь отдел по тревоге. У нас тут и так весь тот май был… сами понимаете, должны помнить, что творилось тогда и в Москве, и здесь в связи с теми убийствами.

— Я в отпуск ездила, его уже задержали, когда я вернулась.

— А, тогда ваше счастье. Мне до сих пор тот май снится. В ту ночь мы сразу прошли маршрутом, которым она ходила домой — подруги в отделе об этом все знали. И в котловане, когда стали с фонарями все на стройке осматривать, мы ее нашли.

— А как вы вышли на Родиона Шадрина? Как вы его задержали?

Начальник УВД помолчал.

— Это не мы его задержали, — ответил он после паузы.

— А кто?

— Из Главка приехала опергруппа, полковник Гущин. Они нам ничего не объяснили тогда. Сразу же поехали по тому адресу на Кирпичную улицу, где Новые дома.

— Шадрина задержал полковник Гущин? — переспросила Катя.

— Так точно. Винил меня, наверное, что я лейтенанта Терентьеву не уберег. Я тогда готов был рапорт подписать… уже написал на уход с должности… Мне не подписали мой рапорт.

Катя помолчала, собираясь с мыслями.

— Выходит, на месте четвертого убийства теперь дом стоит, люди там живут, — сказала она. — Ничего не осталось от того котлована.

— Выходит, что так.

— А где он сам жил? Вы сказали, Кирпичная улица, Новые дома… Он там жил со своей семьей? Это далеко от места убийства Марины Терентьевой?

— Нет, если пешком — минут двадцать. Вряд ли он тогда в автобус или в маршрутку полез, в кровище ведь весь с ног до головы.

— С ног до головы в кровище? — переспросила Катя.

— Он ей нанес больше двадцати ран, там, в котловане, — сказал начальник УВД, — Сначала оглушил, сбросил тело, спрыгнул туда сам на самое дно. Там он ей горло перерезал и нанес раны в низ живота в область половых органов. Орудовал как мясник на бойне.

— Можно попросить у вас его прежний адрес, в Новых домах? Я знаю, они ведь уехали из города… его родители и дети, брат и сестра… Кто теперь живет в их квартире?

— Никто. Квартира их, только закрыта. Шестой дом, двадцать шестая квартира — видите, наизусть до сих пор помню адрес. Новые дома — это… целевая городская программа по улучшению условий жизни многодетных семей. Моя жена в комиссии при мэрии, они занимались и семьей Шадриных. Это уж потом мы все вспомнили тут, когда ясно стало, что это он, когда забрали его на Никитский к вам. Здесь у нас все шерстить стали, всю подноготную их семейки. Так вот под программу они не подходили тогда — трое детей всего, но он ведь, этот подонок, инвалид детства — аутист. И в комиссии решили… В общем, решили облагодетельствовать семью, заменили их старую квартиру в блочном доме на новую, четырехкомнатную в Новых домах. Видно, кто-то похлопотал за них наверху. Мэр Подмосковья их навещал там, представляете? Прошлый мэр, такая получилась реклама, по радио, по местным телеканалам, такая помпа… Если бы тогда нам стало известно, какие возможности у этой дражайшей семейки, мы бы…

— Какие возможности? О чем вы?

Но начальник УВД лишь махнул рукой, и лицо его ожесточилось.

— Квартирой они владеют. Не сдают. Тут в городе сдать ее никому из местных нельзя, не поселится никто из местных. Но приезжих хоть отбавляй сейчас, гастарбайтеров, этим все равно, лишь бы крыша над головой была и плата не кусалась. Но семейка квартиру не сдает.

Катя записала на бумажке — шесть, двадцать шесть, Кирпичная. Она поблагодарила начальника УВД и покинула управление.

Путь ее лежал к тому высотному дому. И она увидела его как маяк, пройдя, возможно, тем самым путем от здания УВД до…

Никакого котлована, никакой ямы в земле, где Шадрин убивал, кромсал свою четвертую жертву. Новый с иголочки современный многоэтажный дом с подземным гаражом и баннерами на каждой лоджии — «Аренда и продажа квартир!».

На автобусной остановке Катя спросила, как дойти до Кирпичной, до Новых домов.

— Вот на автобус садитесь, тут всего три остановки.

— Спасибо, но я лучше пешком, как пройти, подскажите, пожалуйста.

Женщина с хозяйственными сумками, у которой Катя спросила, воззрилась так, словно увидела призрака.

— А зачем вам туда?

— Я… мне нужно, у меня там дело.

— А… ну, если дело у вас там, — женщина внимательно разглядывала Катю — чужую в городе Дзержинске.

Вот так… два года, новый дом на месте убийства, а память, а городская легенда крепка… И это не в словах, не в вопросах, это во взглядах — там, на самом дне темных зрачков.

— Можно по улице, можно дворами, как уж вы хотите, — сказала женщина. Ее автобус посигналил ей — давай садись, что застыла? В маленьких городках водители ждут пассажиров, не то что в больших городах, где норовят перед самым носом захлопнуть двери.

— Вечерами… какой путь самый темный?

— Что вы сказали, простите?

— Где фонарей меньше, уличного освещения?

Женщина не сводила с Кати пристального взора.

— Тогда… раз уж так надо в Новые дома… ступайте дворами. Вот сюда за ракушки и двором, потом следующим, там опять гаражи. За ними дома, но там лишь лампочки над подъездами вечерами и окна горят. А больше-то ничего.

Катя поблагодарила. И свернула во двор. Она была уверена, что идет тем самым путем, которым Родион Шадрин возвращался после убийства Марины Терентьевой.

Домой торопился…

К своей семье.

Все время держась в тени, во тьме, избегая фонарей.

Через тихие безлюдные ночные дворы.

Она ожидала от этих Новых домов все что угодно — пыли, плесени, затхлости, смрада, как от логова, где обитало чудовище.

Но дома оказались самыми обычными новыми домами, каких сотни в Подмосковье. Новый микрорайон с тщательно распланированными автостоянками, детскими площадками и чахлыми деревцами, которые посадили на очередном городском субботнике коммунальные службы.

Катя подошла к шестому дому, и… ей даже не потребовалось входить в подъезд, чтобы определить, где та самая двадцать шестая квартира.

Она увидела, узнала ее сразу — закрытая ролл-ставнями лоджия справа на третьем этаже.

На всех остальных лоджиях по причине жаркого майского дня… ведь опять на дворе стоял май… так вот на всех лоджиях распахнуты окна и двери.

И лишь третий этаж навечно отгорожен от света.

Запечатан наглухо, словно комнаты смерти.