Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова Страница 12

Кроме того, Никасу очень нужно было как следуетпокапризничать – так, чтобы все знали, что он обижен на весь свет! Ему позарезбыл необходим свободный вечер, всего один, и он мог его раздобыть, тольконасмерть перессорившись со своей свитой!

Ему частенько приходилось разыгрывать подобные драматическиеспектакли, чтобы освободиться от сопровождающих, особенно в последнее время. Оннаучился делать это виртуозно, можно сказать талантливо, убедительно, и, когдаиграл роль, внутренне подсмеивался над зрителями и одновременно участникамиспектакля. Они казались ему тупыми крысами и слепыми кротами, и он могманипулировать ими как угодно.

Плоховато, конечно, что директриса не вчера родилась изнает, что скандал с ботфортами – чепуха на постном масле, но что поделаешь?..

– Никас, – позвала Хелен. Вид у нее был восторженный, какбудто она на самом деле только что нашла выход из сложнейшей ситуации по выводуорбитальной станции на геостационарную орбиту, несмотря на заклинившийдвигатель. – Я, кажется, придумала!

– Ну что, что?!

– Мы положим твои ботфорты в контейнер, все как полагается,и Владик привезет их в Петербург на машине, а? Они поедут в полном комфорте, инигде ничего не помнется, и ты сможешь выступать с «Розами в пепле»!

Никас подумал секунду.

– А кто такой Владик?

– Это твой водитель, – нежно, как маленькому, объяснилаХелен. – Ну, он только что здесь был, ты его видел!

– Можно подумать, я запоминаю водителей, – пробормотал Никаси сделал смешную обезьянью гримаску. – А что, в Питере у меня не будет другоговодителя?! Обязательно нужен этот самый? Как его… Владик? – Никас прекраснознал, как его зовут! – И вообще, я хочу, чтобы его не было! Ты можешь этоговодителя уволить?

Хелен опять замерла.

Владика они уволить решительно не могли, потому что не ониего нанимали, и это им не давало покоя.

– Никас, – осторожно сказала Хелен. – Давай решим вопрос ствоим костюмом, а потом, может быть, что-нибудь придумаем с водителем! И,конечно, в Петербурге тебя будет встречать лимузин и совершенно другойводитель, а этого, как только он привезет ботфорты, я отправлю обратно вМоскву.

– И я его не увижу? – Никас зашел за следующее зеркало ипосмотрел, как он выглядит в профиль. Выглядел хорошо, просто отлично выглядел!

– Если не захочешь, конечно, не увидишь!..

– Так вот, я его видеть не желаю, а больше всего я хочу,чтобы его не было. Совсем.

Тут Хелен, подуставшая от всей этой лабуды с ботфортами,дала маху. Ей бы пропустить мимо ушей, сделать вид, что ничего не слышала, илиже немедленно вскричать, что Владик Щербатов завтра же или, лучше, уже сегоднябудет, конечно же, уволен навсегда! Какая разница, будет или не будет, главное,кумир миллионов, так писали о Никасе желтые, как весенний цветок мимоза,газетки, вполне этим ответом удовлетворился бы! А Хелен, идиотка, ни с того нис сего объявила мстительно-ангельским тоном, что Владик, к сожалению, – к еевеличайшему сожалению! – останется на работе столько, сколько потребуется.

Хелен знала, что грянет гром, и гром грянул.

Никас завизжал, покраснел, затопал ногами, и на лбу у неговздулась переплетенная синюшная вена. Как бы удар не хватил, подумаладиректриса брезгливо.

Никас кричал, и слюна брызгала на зеркала, и это былоотвратительно.

– …твою мать!.. Ну, я еще тебе припомню, как ты мнеответила, сука!.. Не можешь уволить, так хоть молчи в тряпочку, а она ротразевает, вякает!.. Да как ты вообще посмела в моем присутствии рот разевать?!Я тебя кормлю, я тебя содержу! Да ты бы подстилкой бандитской была, если бы нея! Откуда ты взялась, сука, помнишь?! Как на коленях стояла, просила тебя наработу взять, руки мне целовала! Я тебя заставлю, я с тобой поквитаюсь, толькогастроли эти…ские отработаю!.. Жопа в дверь не пролазит, волосы… тьфу, пакость,а туда же – рот разевать! Ты работать сначала научись, а потом рассуждай!..

Хелен решила, что лучше всего сейчас будет заплакать, изаплакала.

«Никас не любит слез. Сейчас он меня выгонит, а тампосмотрим!.. В первый раз, что ли? Ну, еще раз на коленях постою и ручкупоцелую, и что? Не сахарная, не растаю!.. А унижение мы переживем. Мы еще и нетакое переживали, подумаешь!..»

Хелен закрыла лицо руками и зарыдала, как давеча рыдалаглупая костюмерша Наташка.

– Пошла вон отсюда, дура! – Никас замахнулся и почти попалей в лицо слабым, по-дамски сложенным кулачком, но Хелен увернулась. Из-заприжатых к лицу ладоней краем глаза она все время следила за его руками. – Несмей реветь! У меня концерты!!! Мне работать, а вы все!.. Вы!! Сволочи!Продажные шкуры, ублюдки! И вы, и ваши водители!!! В гробу я вас всех!.. Чтобвы сдохли, сволочи, суки!..

Все же директриса не могла уйти, пока он окончательно ее неотпустит, и продолжала стоять в центре ковра на голубой розе и заливатьсяслезами.

– Убирайся отсюда! Немедленно! К чертовой матери! Проваливайв машину и сиди там с этим быдлом, которого ты не можешь уволить!!! Пошла вон,кому сказано!..

Тут уж Хелен отняла руки от лица, залитого почтинатуральными слезами, засеменила по ковру, подвернула ногу – на самом деле! – ибрякнулась на коленку. Очень неудачно брякнулась, не на ковер и не на паркет, ана стык паркета и плитки. Зеркальную плитку Никас, утонченная и романтическаянатура, тоже очень любил.

Коленку вывернуло назад и вбок, как у кузнечика. Словно раскаленнымпрутом хлестнуло по глазам. Хелен заскулила и поползла по зеркалам, на которыепадали ее очень горячие и очень соленые слезы, вдруг ставшие самыми настоящими.

– Вставай, сука! Что ты там ковыряешься?!

– Я… – хрипло выдавила Хелен. – Я не могу… Я, кажется, ногусломала…

– Что ты врешь!!!

Из зеркала на полу прямо на нее надвинулось лицонагнувшегося Никаса, и она зажмурилась, уверенная, что сейчас он ее точноударит, а увернуться она не могла. Что-то сильно дернуло ее, так что затрещалпиджак, и, разъезжаясь ногами, как новорожденный теленок, Хелен оказаласьстоящей на плитке. Никас сзади держал ее за воротник.

– Уймись, дура, – сказал он совершенно хладнокровно и ударилее по щеке. – Что ты ревешь?

И ударил еще раз.

– Больно, – выговорила Хелен.

– Ты чего, вчера нажралась, что ли?! На ровном местевалишься! Копыта не держат! Уволю к свиньям, с волчьим билетом уволю, поняла,сучка?!

Хелен покивала, что поняла. Она стояла на одной ноге, авторую держала на весу, как собака – подбитую лапу.