Лучшие уходят первыми - Инна Бачинская Страница 12

Домой я добиралась пешком – как назло, не попалось ни одного такси! Мои брюки и рубаха были хоть выжимай, кроме того, оказалось, что они стали прозрачными – судя по восторженным воплям из окон проезжающих машин.

Короче говоря, на пляж я попала только в воскресенье. К счастью, денек опять выдался на славу, а мой пляжный костюм почти не пострадал – только брюки стали немного короче и рубаха чуть поуже. Рассмотрев себя в зеркале, я решила, что так даже… гм… интереснее.

Пляж напоминал раскаленную сковородку. Пляжники валили потоком, как боевые муравьи. Я с трудом нашла свободное местечко и расстелила на горячем песке полотенце. Намазалась кремом для загара, улеглась и закрыла глаза. Лучи горячего солнца прикоснулись ко мне как… как… «руки любовника», сказала бы Кэтлин О’Брайен. Я вспомнила Юру Шлычкина и вздохнула. Потом мне пришло в голову, что я ничего толком о нем не знаю. Женат ли, есть ли дети, собаки, дом. Женат, несомненно. Они все женаты! Я почувствовала обиду. Героини романов, которые я переводила, стремились узнать о своих любовниках все и даже нанимали частных детективов.

Я попыталась представить себе Шлычкина в домашнем интерьере. Интересно, какая у него жена? Какие бывают жены у банкиров? Красотка, намного моложе Юрки, не работает. Ведет гламурную жизнь за спиной мужа-банкира. Воспитывает детей. Нет, с детьми сидит бонна. Бонна? У Шлычкина? Домработница в лучшем случае. А где он живет? В собственном коттедже? За городом или, наоборот, в центре, в престижном районе для нуворишей, занимая весь этаж? А какая у него машина? «Мерседес» последней модели? На мой вкус, тяжеловата. Мне больше нравится красный спортивный «Феррари» Майкла Винчестера. Но вряд ли Шлычкин потянет «Феррари», хоть и банкир. Банкиры тоже разные бывают. Значит, все-таки «Мерс».

Под эти неторопливые мысли я задремала.

Пробуждение было ужасно! На мой живот вылился поток ледяной воды, и я в ужасе подскочила. Девочка лет трех с пустым ведерком стояла рядом, с любопытством глядя на меня и улыбаясь во весь рот. У нее были кривые ножки, желтые трусики и нежное мягкое тельце. Я, всхлипывая, хватала воздух – струя пришлась под дых – и постепенно приходила в себя.

– Ты кто? – спросила я наконец.

Девчушка засмеялась, повернулась и побежала на своих кривых ножках к речке. Зачерпнув воды, она резво, насколько позволяло полное ведро, двинулась назад – прямиком ко мне. На середине пути она тяжело плюхнулась на попку, ведро опрокинулось, и вода вылилась на песок. Девчушка проворно встала на четвереньки, поднялась, схватила пустое ведро и снова побежала к реке. Во всех ее движениях была такая целеустремленность, что я почувствовала что-то вроде белой зависти.

Часы показывали два. Народу вокруг была тьма-тьмущая. Солнце жарило в полный накал. Хотелось пить. Я, кажется, обгорела. Из-за крема ничего не видно, но кожу пощипывает. «Полцарства за пиво!» – подумала я, чувствуя вкус холодного напитка во рту. Я оглянулась по сторонам – ящики с пивом, прикрытые клеенкой, стояли на солнцепеке у палаток. Холодное подают в ресторанчике «Бриз», но туда не протолкаться. Я перевела взгляд на реку – она искрилась на солнце. Знакомая девчушка с полным ведром, покачиваясь, шла ко мне. Вода в реке еще холодная, даже ледяная, судя по потоку, вылившемуся на меня десять минут назад. Значит – домой! По дороге можно заскочить на рынок за клубникой. И за сметаной – «бабской», как называла фермерский продукт Людмила. Интересно, куда она исчезла?

Наблюдая за юной диверсанткой с ведром, я схватила торбу, полотенце и побежала переодеваться.

Чувствуя приятную расслабленность во всем теле, я шла по тенистой стороне улицы, представляя, как приду домой, достану из холодильника бутылку любимого пива и…

– Саша! – закричал кто-то рядом. – Санечка!

Юра Шлычкин, привстав из-за столика под полосатым зонтиком, призывно махал мне рукой. Он был в компании двух мужчин. Когда я подошла, оба тоже встали.

– Мои друзья, – представил их Шлычкин.

– Николай Башкирцев, – сказал голубоглазый красавчик с усами, как у Дали, и длинными локонами. – Очень приятно! – Он дернул головой, откидывая волосы, и разгладил торчащие в стороны усы, которые выглядели несколько картинно (понимай – нелепо!) на его среднеславянской физиономии.

– Григорий Блументаль. – Длинный рыжий парень вяло подержал мою руку.

– Александра Окулова, – присела я в реверансе.

– Шлычкин, ты негодяй! – сказал усатый восхищенно. – Прятать от друзей такую женщину! – Он смотрел на меня, раздувая ноздри.

Я вспомнила, что на мне изумительно красивые шифоновые брюки, расстегнутая до пупа рубаха и свежий загар.

– Коля – художник, – сказал Шлычкин, словно оправдываясь. – Гриша – программист.

– Я – переводчица, – скромно призналась я.

– Я должен вас написать! – вскричал усатый, хватая меня за руку.

– Санечка, пива? Вина? – деловито перебил его Шлычкин.

– Пива! Холодного!

Мне принесли пиво, и я, подняв обеими руками литровую кружку, припала к ее краю. Мужчины наблюдали, как я пью. Тут необходимо заметить, что я пьянею даже от яблочного сока. А литр пива для меня просто катастрофа. Допив до дна, я непринужденно утерлась рукой. Шлычкин смотрел на меня с улыбкой; художник – заинтересованно, приподняв бровь; программист Гриша – печально.

– Я была на пляже… Жара нес-с-сусветная, – сообщила я, запнувшись на трудном слове и чувствуя, как мир вокруг меня начинает медленно покачиваться. Пиво мгновенно ударило мне в голову. «Несусветная» – слово не из моего словаря. Где я его подцепила, интересно? Сплош-ш-шное ш-ш-ипение, а не слово… Я засмеялась.

– А что вы переводите? – спросил художник, поедая меня взглядом.

– Любовные романы, – хихикнула я и, кажется, подмигнула ему.

– Я буду писать с вас вакханку! – загорелся он. – В венке и с кубком! Нагую!

– Какую?! – Шлычкин схватил друга за грудки.

– Отстань! – отбрыкивался Башкирцев. – Я художник! А ты пошлый обыватель!

– Знаю я, какой ты художник!

– Какой, интересно?!

– Ребята! В Черном урочище около озера убили женщину, – печально сказал Гриша Блументаль.

Мы как по команде уставились на него. Художник даже рот раскрыл.

– Говорят, ритуальное убийство. Жертвоприношение.

– Когда? – выдохнул Башкирцев.

– Позавчера. Тринадцать ножевых ран, без одежды, завернута в черное покрывало. Неужели не слышали? Весь город гудит!

– У нас? Жертвоприношение? Блум, ты совсем охренел? – не поверил Башкирцев.

– В городе только и разговоров!

– Личность установили? – деловито спросил Шлычкин.

– Пока нет.

– Ну полный абзац! – эмоциональный Коля хватил кулаком по столу. – Уже и ритуальные убийства начались!