Одна минута и вся жизнь - Алла Полянская Страница 12

Когда Дана открыла глаза, солнце стояло высоко и освещало розовые обои с крупными розами, шелковую обивку кресла и пуфов, смеялось в зеркале. Дана обвела комнату взглядом. На туалетном столике заметила духи. Желтые розы в большой вазе. Если уж розы, то желтые. Виталий знает это. Он многое знает о ней.

Дана хочет подняться, и с четвертой попытки ей это удается, но тело почти не слушается. Она бредет в ванную, потом возвращается назад. Ей хочется пить. Она почти не помнит, как оказалась в этой комнате, только обрывки каких-то картинок: Остров, теплые камни, Виталька. И заплаканное Танькино лицо. И потешный тигренок, маленький и беззащитный.

Дана всхлипывает. У нее ощущение, будто она вынырнула из воды. Ей хочется пить, и она снова пытается подняться. Дана замечает, что на ней шелковая рубашечка, кремовая, украшенная кружевом. Она совершенно не помнит, кто и когда надел это на нее.

— С возвращением.

Таня входит в комнату и катит перед собой сервировочный столик. Таня очень красива и полна жизни, ее удлиненные темные глаза смеются, и Дана чувствует облегчение. Таня — это Таня. С ней не нужно притворяться живой.

— Привет.

Таня садится на пуфик рядом с кроватью. Они смотрят друг на друга, потом Таня отводит взгляд.

— Который теперь час? — Дану тяготит молчание и игра в гляделки.

— Час? — Таня усмехается. — А ты не хочешь спросить, какой сегодня день?

— Я не понимаю.

— Объясняю. Ты проспала двое суток. Сегодня третий день, как ты лежишь здесь, принцесса. — Таня хмурится. — Ты хоть понимаешь, что из-за своего дурацкого упрямства едва не спятила?

— Я хочу пить.

Таня наливает в стакан сока. Ей безумно жаль Дану, но она давит в себе это чувство. Она многое собирается ей сказать и не хочет, чтобы жалость помешала им понять друг друга. Дана пьет, а Таня смотрит на ее прозрачные руки. Никогда она не видела ее такой.

— Спасибо. — Дана протягивает ей стакан. — Но я ничего не понимаю… Почему — третий день?

— Я объясню. Виталька пошел к тебе. Через какое-то время я услышала твои рыдания. Я пришла сюда… Ты хоть помнишь, что было-то?

Дана краснеет. Она помнит. Виталькины поцелуи, его осторожные ласки и колючку, которая взорвалась в ее груди. Боже! Значит, ей не приснилось…

— Ты так забавно краснеешь! — Таня откровенно потешается. — Надо же, ты до сих пор смущаешься.

— Я ничего не понимаю.

— А здесь, собственно, и понимать нечего. Когда ты уснула и мы не могли тебя добудиться, Виталька чуть не застрелился. Он решил, что навредил тебе тем, что занялся с тобой любовью. Хорошо, что я была тут, позвонила доктору. В общем, он сказал, что еще пара дней такого ступора — и твои мозги сгорели бы напрочь. Врач сказал, что это из-за того, что несколько последних лет ты находилась в состоянии глубокого стресса, а из-за своего упрямства и нежелания делиться болью ты могла превратиться в ходячий овощ. Виталька вывел тебя из этого состояния единственным возможным способом. Господи, как смешно! Ты опять краснеешь!

— Значит, он… из сострадания?

— Дура ты, Данка, скажу тебе по дружбе. «Из сострадания»! Вот так и пнула бы тебя, да боюсь, рассыплешься. Какое, на хрен, сострадание? Видишь эту комнату? Она создана для тебя. Розы в парке — тоже. Он все спрашивал меня, понравится ли тебе этот дом. Идиотка ты, он же всю жизнь тебя любит. — Таня запнулась. — Я, конечно, виновата перед вами обоими. Но еще не поздно…

— Не надо об этом.

— Как скажешь.

— Мне нужно подняться. Я пойду домой.

— Именно сейчас? Пойдешь? — Таня разозлилась. — Да ты на себя посмотри, от твоего вида трамваи шарахаться будут! Тебя же ноги не держат. Сейчас придет врач, как он скажет, так и будет.

— Кто придет?

— Доктор, который…

— И он придет?! Сюда?

— Ну да, чего ты завелась?

— Помоги мне встать. Три дня в кровати — ох, ни хрена себе личная гигиена!

Таня покорно помогает ей добраться до ванной. Струйки душа сбивают Дану с ног. Таня сама берется за дело и яростно намыливает тело подруги, ругаясь на чем свет стоит.

— Ты на себя взгляни — намыливать нечего! Раскисла, распустилась, ты в зеркало на себя когда в последний раз смотрела? И что мужики в тебе находят? Ни кожи, ни рожи, а теперь и вовсе одни косточки торчат. Домой она собралась! Ты до ванной сама не в состоянии доползти, чучело! Бедный Виталька, что он в тебе нашел?

— Ладно тебе…

— Ладно? — Таня заворачивает Дану в простыню. — Идем в комнату, задохлик. Ты хоть понимаешь, эгоистка чертова, что ты своего ребенка могла круглым сиротой оставить?

Это было именно то, что нужно. Ни слова сострадания. Таня не разговаривает с Даной как с тяжелобольной, а родители так не могут. А Дане от их жалости хуже.

«Лучше нам успокоиться поодиночке. Лека… Моя радость, мой птенчик. Потерпи немного, у мамы много дел».

Таня достает из комода чистую рубашку, на этот раз голубую в розовых цветах, и помогает Дане переодеться, потом берется за фен.

— Смотреть на тебя противно, распустилась. Сиди смирно, сооружу тебе какую-никакую прическу.

— Ты мне, по-моему, просто решила оторвать голову.

— Почему бы и нет? На кой черт она тебе сдалась? Все равно ты ею не пользуешься.

— Ну и как наши дела сегодня? — Дана видит высокого молодого человека с короткой каштановой стрижкой и светло-карими глазами на смуглом лице. — Думаю, что вы идете на поправку, если делаете прическу. Как самочувствие?

— Данка, это Андрей, наш доктор и добрый друг. Ладно, поговорите, а я пойду на кухню, пригляжу за обедом.

Таня выходит, доктор садится на освободившийся пуфик. Из-за высокого роста на пуфике ему не очень удобно. Дана замечает в его ухе золотую серьгу.

— Как мы себя чувствуем? — спрашивает он.

— Хорошо. — Дане совсем не хочется разговаривать.

Врач щупает пульс, меряет давление, температуру, смотрит зрачки. Дане хочется, чтобы он поскорее ушел. Она все для себя уже решила.

— У вас необычайно крепкая голова. — Доктор смотрит на Дану как на интересный опытный образец. — Почему вы не обратились к психоаналитику, когда сами не смогли выйти из стресса после смерти мужа?

— Мне это было не нужно.

— Еще как нужно! Но у вас, по счастью, от природы крепкая психика, поэтому все со временем наладится.