Мертвые, вставайте! - Фред Варгас Страница 12

Запыхавшись после быстрого подъема на пятый этаж, Жюльет уселась напротив Вандузлера, чье лицо тотчас приняло сосредоточенное выражение. Жюльет вроде бы и ценила евангелистов, но предпочитала совет старого комиссара. Матиас, прислонившись к косяку, подумал, что на самом деле она предпочитала физиономию старого комиссара, и эта мысль привела его в легкое раздражение. Чем внимательнее слушал старикан, тем он казался красивее.

Люсьен, вернувшись из Реймса, куда его пригласили за хорошую плату прочитать лекцию об «увязании фронта», потребовал краткого отчета о событиях. София так и не появилась. Жюльет ходила к Пьеру Реливо, который сказал, что волноваться нечего, она вернется. Он казался озабоченным, но говорил уверенно. Это наводило на мысль, что София как-то объяснила свой уход. Но Жюльет не понимала, почему ей она ничего не сказала. Ее это тревожило. Люсьен пожал плечами. Не в обиду Жюльет будь сказано, но София вовсе не обязана обо всем ей докладывать. Однако Жюльет стояла на своем. София не пропустила ни одного четверга, не предупредив ее. Специально для Софии готовили рагу из телятины с грибами. Люсьен пробормотал, что рагу из телятины ничего не значит, когда случается что-то непредвиденное, не терпящее отлагательства. Но для Жюльет, конечно, рагу из телятины – прежде всего. Однако Жюльет далеко не глупа. Обычная история: стоило ей отвлечься от повседневных забот, от самой себя и от рагу из телятины, как она сморозила глупость. Она надеялась, что старый комиссар сумеет что-то вытянуть из Пьера Реливо. Хотя, как она поняла, Ван-дузлера нельзя считать образцовым полицейским.

– Но все же, – сказала Жюльет, – полицейский остается полицейским…

– Не обязательно, – возразил Марк. – Разжалованный полицейский может стать антиполицейским, а то и оборотнем.

– Может, ей надоело рагу из телятины? – спросил Вандузлер.

– Вовсе нет, – сказала Жюльет. – Она даже ест его по-особому. Выкладывает в ряд грибы, вроде нот на нотном стане, и методически опустошает тарелку, такт за тактом.

– Организованная женщина, – заметил Вандузлер. – Не из тех, кто исчезает без предупреждения.

– Если муж не беспокоится, – сказал Люсьен, – значит, у него на то есть веские причины, и он не обязан выставлять напоказ свою частную жизнь только потому, что его жена дезертировала и пренебрегла рагу. Оставим все как есть. Женщина вправе на некоторое время исчезнуть, если ей приспичило. Не понимаю, к чему устраивать за ней погоню.

– И все-таки у Жюльет что-то есть на уме, чего она нам не говорит, – сказал Марк. – Дело ведь не только в рагу, верно, Жюльет?

– Верно, – призналась Жюльет.

Она была хороша собой в слабом свете, озарявшем чердак. Охваченная тревогой, она не думала об одежде. Сидела, наклонившись вперед и скрестив руки, так что платье не вплотную прилегало к ее телу, и Марк отметил, что Матиас встал как раз напротив нее. Опять это его застывшее волнение. И есть от чего, надо признать. Белое полное тело, круглый затылок, обнаженные плечи.

– Но если София завтра вернется, – продолжала Жюльет, – я не прощу себе, что разболтала ее маленькие секреты обычным соседям.

– Можно быть соседями, но не совсем обычными, – возразил Люсьен.

– И есть еще дерево, – мягко сказал Вандузлер. – Дерево вынуждает говорить.

– Дерево? Что за дерево?

– Об этом позже, – сказал Вандузлер. – Расскажите, что известно вам.

Трудно противиться мягкому голосу старого полицейского. Непонятно, почему Жюльет должна быть исключением.

– Из Греции она приехала с другом, – говорила Жюльет. – Звали его Стелиос. Она рассказывала, что он был ей предан, защищал ее, но, насколько я поняла, он также был фанатичным, привлекательным и подозрительным, никого к ней не подпускал. Стелиос носил Софию на руках, но он глаз с нее не спускал, не отходил от нее ни на шаг. До тех пор, пока она не встретила Пьера и не бросила своего спутника. Кажется, это была ужасная драма, и Стелиос пытался покончить с собой. Да, точно, он хотел утопиться, но ничего не вышло. Тогда он поднял страшный шум, размахивал руками, угрожал, ну а потом о нем не было ни слуху ни духу. Вот и все. Ничего потрясающего. Разве только то, как София говорит о нем. Она так и не успокоилась. Думает, что однажды, не сегодня-завтра, Стелиос вернется, и тогда всем будет не до смеха. Говорит, он «настоящий грек», то есть, как я понимаю, напичкан старыми греческими историями, а это никогда не проходит. Греки в свое время что-то из себя представляли. София говорит, не надо забывать об этом. Короче, три месяца назад, нет, три с половиной, она показала мне открытку, которую получила из Лиона. На этой открытке была нарисована только звезда, к тому же корявая. На меня она не произвела впечатления, но Софию она потрясла. Я считала, что звезда означает снег или Рождество, но София была уверена, что она означает Стелиоса и что это не предвещает ничего доброго. Видно, Стелиос всегда рисовал звезды, а греки выдумали, будто звезд надо остерегаться. Но больше ничего не случилось, и она забыла. Тем все и кончилось. А теперь я вот думаю… Я вот думаю, а вдруг София снова получила открытку. Может, у нее были веские причины испугаться. Чего-то такого, что трудно понять. Греки ведь что-то из себя представляли…

– Сколько лет она замужем за Пьером? – спросил Марк.

– Уже давно… Лет пятнадцать-двадцать… – сказала Жюльет. Честно говоря, мне не верится, чтобы кто-то захотел отомстить двадцать лет спустя. Все-таки в жизни есть чем заняться, кроме пережевывания своих обид. Вы представляете? Если бы все брошенные любовники в мире стали пережевывать свои обиды, чтобы отомстить за себя, земля превратилась бы в настоящее поле битвы. В пустыню… Разве не так?

– Бывает, что о ком-то вспоминаешь и много лет спустя, – сказал Вандузлер.

– Я понимаю, когда убивают сразу, – продолжала Жюльет, не слыша его, – всякое бывает. Можно потерять голову. Но что можно сходить с ума двадцать лет спустя, мне как-то не верится. Однако София вроде в это верит. Должно быть, что-то греческое, я и сама не знаю. Рассказываю вам потому, что София придает этому значение. Мне кажется, она немного злится на себя за то, что бросила своего грека, и так как Пьер ее разочаровал, возможно, она таким образом вспоминает о Стелиосе. Говорит, что боится его, но я думаю, ей очень приятно думать о Стелиосе.

– А Пьер ее разочаровал? – спросил Матиас.

– Да, – сказала Жюльет. – Пьер уже ни на что не обращает внимания, во всяком случае на нее. Только разговаривает. Беседует, как говорит София, и часами читает газеты, не поднимая головы, когда она проходит мимо. Кажется, на него это находит с самого утра. Я, конечно, сказала, что это нормально, но ей с того не легче.

– Ну и что? – сказал Люсьен. – Чего вы хотите? Если она отправилась прогуляться со своим приятелем-греком, какое нам дело!

– А как же рагу с грибами? – упрямо твердила Жюльет. – Она бы меня предупредила. Так или иначе, я предпочла бы знать, где она. Так мне было бы спокойнее.