С чистого листа - Джейк Саймонс Страница 12

Казалось, прошла вечность — мучительная вечность, — прежде чем Юзи ввалился в дверь своей квартиры. Боль от ножевых ран была острой и беспрестанной. Даже теперь, шатаясь и дрожа от потери крови, слабея с каждой минутой, с трудом соображая, Юзи проклинал себя за глупость. Даже если он до смерти истечет кровью, унижение будет хуже самих ран. Юзи побрел по квартире, оставляя правой ногой кровавые отпечатки на ковре, и нащупал стол. Тот был тяжелым. Слик на месте. Юзи тяжело опустился на диван.

— Юзи, — сказал Коль.

— Я… я в порядке.

— Ты знаешь, я ничего не могу сделать.

— А я ничего и не жду. Чего ждать от голоса в голове?

— Ты теряешь кровь?

— Я позвоню сайану.

— Нельзя.

— А что мне еще делать? Ехать в больницу и отвечать на все вопросы? Истечь кровью, как курица? А теперь убирайся из моей головы — а то я начинаю думать, что у меня крыша поехала.

— Не забывай, кто ты, Юзи.

— Ага. Не волнуйся, и верить буду.

— Я с тобой. Верь.

Стиснув зубы, Юзи наложил самодельные жгуты на руку и ногу, взял телефон и набрал лондонский номер. Была полночь. Телефон долго звонил, прежде чем кто-то взял трубку.

— Алло? — неразборчиво пробормотали на другом конце.

— Роджер Купер вызывает Джона Джексона, — слабо проговорил Юзи.

Последовала пауза. Слышно было, как заспанная женщина задает вопросы. Потом наконец прозвучал ответ:

— Здесь нет никого с таким именем.

Положили трубку.

Следуя процедуре, Юзи по памяти набрал другой номер, мобильный, и подождал, пока ему ответят.

— Что я должен делать? — послышался тот же голос.

— Ваксман. Ты один? — спросил Юзи.

— Меня никто не слышит.

— Хорошо. Я сброшу тебе адрес. Быстро езжай сюда. Возьми четвертую отрицательную кровь.

— Сколько?

— Все, что есть.

— В машине «скорой помощи»?

— Да.

— На это мне потребуется полчаса.

— Двадцать минут.

Юзи повесил трубку.

Морщась от боли, но не издавая ни звука, он отправил Ваксману сообщение. Потом дотащился до кухни, размешал несколько ложек сахара в стакане воды и влил в себя. Его главной задачей было до приезда Ваксмана оставаться в сознании. Юзи сел за кухонный стол и положил голову на руки.

Когда сахар попал в кровоток и головокружение отступило, им начала овладевать знакомая смесь страха и гнева. Ох и задаст он Скрипуну. Что он себе думает? Он ведь божился, что это будет безопасная прямая продажа. Или он ловушку ему строил? И еще надо разобраться с… с… Мысль оборвалась. Голова соскользнула с ладоней, но тут же рывком вернулась обратно. Мозг отключался. Времени оставалось немного. Пиджак и штанина затвердели от засохшей крови; жгуты сдерживали ток, но они не были идеальными. Ваксман скоро будет здесь. Нужно просто продержаться.

Юзи опять поднялся на ноги и заковылял в гостиную. Ваксман был надежным сайаном и хорошим врачом, но часто нервничал, когда приходилось работать с Бюро. Если Юзи отключится и не сможет открыть входную дверь, не факт, что Ваксман ее взломает. Не исключено, что ему просто не хватит физических сил ее выбить. Юзи выдвинул защелку, оставил дверь приоткрытой и лег на ковер рядом со столиком, со сликом.

Ему нельзя было вызывать сайанов, и он понимал это. Если в Бюро узнают, они могут потерять терпение. Но у него не было выбора. Он до сих пор помнил телефонные номера и пароли десятков сайанов, это был последний ресурс, которым он мог воспользоваться в экстренной ситуации. Их было много, и они были разными: врачи, маклеры, художники-оформители, банкиры, юристы, бизнесмены, компьютерщики, работники местных советов, даже мусорщики. Все евреи. На них держалась работа Бюро. Если нужна была машина, комната, магазин, бизнес, тайник с деньгами — или медицинская помощь, — одного телефонного звонка сайану обычно было достаточно. Вопросов никто не задавал. Во многих случаях их использовали, чтобы, скажем так, внести в жизнь оперативников элемент роскоши. Но Юзи теперь не был оперативником. Он был изгоем. Комната начала затягиваться туманом и отдаляться. Юзи оперся на локти, дожидаясь помощи.

Странная штука — это превращение уважаемого морского спецназовца в изгоя, истекающего кровью на полу обшарпанной квартиры в Северном Лондоне. И заняло-то оно всего каких-то пятнадцать лет. За это время Бюро выдернуло его из его мира, забрало у него жизненную силу, а его самого выплюнуло. Раньше он был другим. Он прошел бесчисленное количество боев, он знал ужасы военной жизни, но все равно верил, что Государство Израиль находится в руках праведников. Он доверял вышестоящим офицерам и политикам, которые ими руководили. Ошибки случались время от времени, конечно, случались; в конце концов это война. Но по большому счету сомнений у него не было. Он по-прежнему находился под влиянием пьянящей смеси идеализма и тестостерона, бело-голубого эго. То был экзоскелет, который выстоял, даже когда все внутри обрушилось после смерти родителей; только благодаря этому друзьям и товарищам казалось, что они по-прежнему его знают. Это было единственным, за что он мог цепляться, и именно к этому Бюро присосалось и тянуло из него, пока он не стал — почти не стал — такой же бессердечной рептилией, как все остальные. Пока его чаша не переполнилась.

Соблазнило его, в первую очередь, особое отношение. Он явился на следующий этап тестов. Как он мог не прийти? Он уже чувствовал себя особенным, одним на пятнадцать тысяч. Само здание, офисный центр «Хадар Дафна» на бульваре Царя Саула в Тель-Авиве, ничем не выделялось. Здание внутри здания: металлоискатели, стеклянные стены, безликие столы, лифты. Но с той минуты, как начались самые первые тесты, самые первые медицинские осмотры, обстановка создалась ни с чем не сравнимая. Обычно сотни солдат кочевали от стола к столу, их обмеряли, осматривали, делали им уколы. А теперь был только он — только он. Ему приходилось одному шагать по коридору, переходить из комнаты в комнату. В каждом кабинете был доктор: или физиотерапевт, или оптик, и каждый уделял ему исключительное внимание. Они не торопились. Они были скрупулезны и, по всей видимости, в высшей степени компетентны. Стояла жутковатая тишина; даже уличный шум не просачивался сквозь окна. Он, конечно, чувствовал себя неуверенно. Но в то же время он чувствовал себя королем.