ДНК неземной любви - Татьяна Степанова Страница 12

– Да что случилось?

– Крест там того... обломился под самый корень. И вообще яма...

– Какая яма? Что вы несете? Опять пьян? – Белоусов решил, что кладбищенский сторож, которого он нанял, либо допился до белой горячки, либо рехнулся.

– Никак нет, какая пьянка, тут такие дела... Приезжайте сами и увидите. А я что – я доложить обязан, так как вы мне деньги даете за досмотр, только это не по моей вине, это оно само.

Белоусов посмотрел на часы. Совещание в департаменте будет в семь, а сейчас только половина третьего, в принципе вариантов два – вернуться на службу в свой кабинет, в прохладу кондиционера, или проехаться по жаре, а потом вернуться в Москву. Кладбище там, за МКАД... По той же дороге, что и родное, зеленое, а теперь чужое Мирное.

– Что у нас с пробками? – спросил он шофера Крабова, садясь в машину и протягивая ему коробку с пиццей.

– Ой, спасибо! Да вроде ничего сегодня, нормально пока. Куда, Глеб Сергеевич?

– На кладбище надо съездить, там какой-то непорядок, звонили.

Шофер сочувственно глянул на Белоусова. Его историю хорошо знали в автохозяйстве, обслуживавшем судебный департамент. Как же, такой человек, на такой должности, и вот... дочь потерял, говорят, приемная была, а как родная – женился на женщине с ребенком и удочерил, растил столько лет. И вот по трагической страшной случайности потерял. Ездит на могилу – и все один, бобылем.

А жена...

Но о таких вещах шофер никогда не спрашивал, даже не заикался. Хотя слухи в автохозяйстве по поводу всей этой истории ходили разные. И немудрено. Такая смерть, такая страшная смерть...

– Если Киевское шоссе свободно, за полчаса домчим, только бы на Кутузовском проскочить. – Шофер отломил от пиццы солидный кусок и попробовал. – Вкусно, спасибо, Глеб Сергеевич.

Всю дорогу ехали молча, Белоусов на заднем сиденье после сытного обеда даже дремал – так, по крайней мере, казалось водителю.

Кирпичная стена кладбища выросла справа – в чистом поле, сразу за лесом, когда город, аэропорт Внуково, поселки, дачи остались далеко позади. У входа раскинулся маленький цветочный базар, на стоянке машин не так уж много – будний день, но в кладбищенские ворота один за другим въезжали похоронные автобусы.

Белоусов вспомнил слова сторожа: «Каждый день хороним, конвейер». Оставив машину на стоянке, он прошел прямо в кладбищенскую контору и спросил Полыхалова. Того нашли не сразу, пришлось ждать полчаса, и за это время Белоусов никак не мог ни от кого добиться толка. Называл номер участка – тот, у самой стены, где калитка с выходом к лесу, захоронение было пять лет назад, памятник поставлен – скульптор делал на заказ, известный скульптор, столичный.

Белоусов сам порывался идти к могиле, но каждый раз его окликали конторские, мол, подождите, сторож сейчас придет, вот сейчас, вы же платите ему за уход за могилой, вот он вам лично все и покажет.

А потом Белоусов через окно увидел наконец баламута-сторожа. Тот шел в сопровождении двух патрульных милиционеров, и вид у него был растерянный и встревоженный. Впрочем, милиционеры попрощались и направились к воротам, а Белоусов шагнул с конторского крыльца.

– Глеб Сергеич? Так быстро? – Сторож Полыхалов, казалось, вовсе не обрадовался, а встревожился еще больше. – Ну ладно, теперь уж нечего... пойдемте, покажу...

– Да объясни же, наконец!

– Я это, приболел... три дня на бюллетене... Потом это... поправился маленько, вышел на работу, и сразу обход... я к своим обязанностям честно отношусь, Глеб Сергеич, не подумайте что... ну вот иду туда, а там...

Сторож Полыхалов, бубнивший все это себе под нос совершенно невразумительно, внезапно остановился. Белоусов, шедший сзади, едва не налетел на него. И сразу ощутил запах... тяжелое зловоние, исходившее откуда-то справа. Они находились уже недалеко от могилы, навещать которую Белоусов за эти пять лет приезжал всегда один, без жены.

Справа – кусты сирени и кладбищенские туи, низкие ограды, могилы с памятниками и плитами. И там, за кустами, бело-красной лентой был огорожен по периметру довольно большой участок. Именно оттуда несло трупной вонью.

– А там что такое? – Белоусов шагнул с дорожки.

– Подождите, не ходите туда! Не сейчас. Милиция вон приехала... Вандализм, говорят... а какой это, к черту, вандализм, это вообще ни на что не похоже... Я говорю, кто доставать-то это оттуда будет, эту падаль... А они: вы здесь работаете, вы и доставайте... Подождите, я говорю, не ходите туда, – сторож почти приказывал Белоусову, и тот, непривычный к такому тону, даже опешил. – Вам свое сперва глянуть надо...

Белоусов прошел еще несколько метров вперед и... Вон липа, ее хорошо видно с дорожки, заметный ориентир. Памятник он заказал простой и одновременно строгий – черный мраморный крест, довольно высокий, черная мраморная плита. Крест почти рядом с деревом, и его видно, а сейчас...

Он сделал еще несколько шагов и остановился.

Он не узнавал места, которое регулярно посещал в течение пяти лет – в день ее рождения... в день ее смерти... Иногда, как и многие, на Пасху...

Желтая глина и корни деревьев.

Осколки черного мрамора, торчащие из грунта, как зубья.

Крест – массивный мраморный памятник, – ткнувшийся боком в землю.

Яма...

– Там еще одна, ту кто-то лопатой выкопал, – шепотом, словно чего-то опасаясь, сообщил сторож Полыхалов. – Мерзость там... чертовщина... мух мясных вон целый рой... Но там лопатой орудовали, копали. А здесь сами видите. Тут оно все само.

Белоусов видел.

Но ничего не понимал.