Отравленная жизнь - Анна Малышева Страница 12

Из-за своей новой работы Федор вставал рано.

Обычно уже в шесть часов утра звонил будильник.

Потом Саша сквозь дрему слышала, как шумит вода в ванной, шкварчит яичница на сковородке, свистит чайник. Федор всегда забывал снять свисток с носи-ка чайника. Так что сразу за свистком раздавалось громкое короткое ругательство, и наступала тишина – это Федор срывал свисток и обжигался сильной струей пара, которую уже ничто не сдерживало.

Тут обычно просыпалась и Саша. Она лежала с закрытыми глазами, ожидая, когда муж уйдет. И только потом засыпала снова.

Но в это утро все было по-другому. Девушка проснулась оттого, что Федор легонько потряс ее за плечо:

– Саня, откуда эти деньги?

Спросонья она не поняла, что случилось. Потом увидела, что муж держит в руке стодолларовую бумажку. Саша вздохнула:

– А, это твои алименты.

– Мои алименты?! – Он не верил своим глазам, снова и снова разглядывал деньги. – Ты что, заняла у кого-то?

– Зачем? Я их заработала. – И Саша поглубже залезла под одеяло. Она надеялась, что расспросы на этом закончены, но Федор, видно, думал иначе. Он сдернул с нее одеяло и, тряхнув девушку за плечи, заставил ее сесть.

– Ну, ты что?! – возмутилась Саша. – Мне же холодно!

– Где ты их взяла? – Федор чуть ли не тыкал ей в глаза бумажкой. – Откуда? Я, по-твоему, альфонс?! Значит, ты заняла для меня деньги, чтобы заплатить алименты? Не могла ты их заработать!

Ты же ничего делать не умеешь!

Такого оскорбления он ей еще не наносил. Саша сразу ощетинилась, всю сонливость как рукой сняло. Она вспылила:

– А, ну конечно, я же бездарность, я никто, а ты потомственный скульптор! И все же я их заработала! Вон, полюбуйся! – И она указала на мольберт, где стояла изуродованная картина:

– Мне заплатили за реставрацию! И мне заплатили куда больше, чем сто долларов, если хочешь знать!

Федор молча смотрел на нее. Она видела, что он ей не верит, и не могла понять почему. Взгляд у него был какой-то странный. В нем было все: растерянность, злоба и даже… Саше показалось, что муж чего-то испугался.

– Ну что ты ко мне прицепился? – уже спокойнее сказала она, выбираясь из постели и накидывая на плечи халат. – Я не могу принять заказ на реставрацию? Ведь я же это делала, и ты не удивлялся.

В чем дело-то?

– В чем? – почти так же спокойно спросил муж.

Но это было какое-то жуткое, ненатуральное спокойствие.

– А дело в том, что ты мне отомстила.

То, что Саша услышала вслед за этим, было так дико, что она никак не могла завязать пояс своего халата. Руки у нее тряслись, но она с бессмысленным упорством теребила узел, который все время распадался. Федор тем временем объяснял, что он все понял. Что Саша решила отомстить ему за то, что он не ночевал дома. Что она той ночью встретилась с одним из своих московских дружков, поразвлекалась с ним да еще и деньги за это взяла. И что Саша может не тыкать его, Федора, носом в эту линялую тряпку, которую она для отвода глаз поставила на мольберт. Там нечего реставрировать, этот холст осталось только выкрасить и выбросить! Последних слов Саша не выдержала. Она истерически засмеялась – резко, гортанно – и сама испугалась этого странного смеха. Зажала рот ладонью и бросилась в ванную. Запершись в ванной, она наконец разрыдалась.

Ей было уже все равно – возьмет муж эти деньги или бросит ей в лицо. Уплатит он алименты или ее родители останутся без телевизора и холодильника. Восстановит она картину или нет… И все, что будет потом, ее тоже не волновало, или, по крайней мере, Саша так думала сейчас. «Жизнь отравлена! – Она всхлипывала, пыталась остановиться, но у нее ничего не получалось. Саша умылась ледяной водой, на миг умолкла, но тут же зарыдала с новой силой. – Все отравлено, и так быстро! И так ужасно! Значит, я урод, я не могу приспособиться к семейной жизни, мне всегда это говорила мама… Я думала, это не правда, я думала, что стоит встретить человека, которого я полюблю… И я все выдержу, у нас все будет хорошо, долгие годы, а не пару месяцев, всегда! И ничего, ничего не получилось! Я его.., ненавижу! Не надо было жениться, это не для таких уродов, как я и он…»

Федор уже несколько минут стучал в дверь ванной, но Саша ему не открывала. Она уже не плакала. Сидела на холодном бортике ванной, пустив в раковину сильную струю воды, и рассматривала свои потрепанные, испачканные краской тапочки.

Она решила сидеть так, пока муж не уйдет. Но Федор стучал все сильнее:

– Пусти! Открой, что ты там делаешь?

– Ничего! – мрачно ответила Саша.

– Пусти меня! – Федор опять заколотил в дверь. – Я еще не побрился!

– Подумаешь, – бросила девушка. – Сторожу бриться не обязательно.

Федор стукнул в дверь еще раз, выругался, и минут через десять Саша услышала, как за ним захлопнулась входная дверь. Она посидела в ванной еще немного, опасаясь, что это только уловка и муж может вернуться. Ей вспомнились его рассказы о том, как отец ревновал мать и в такие минуты избивал ее всем, что под руку попадет, – от сапога до сковородки с жареной картошкой. Мать Федора, однако, спуску мужу не давала, так что затяжные драки были обычным явлением в их семье. "Так Федор и меня может избить, – подумала Саша, прислушиваясь к наступившей тишине. – А если еще и напьется…

Нет, как это ни глупо звучит, а надо было слушать маму. Неужели она в нем это с самого начала разглядела? Правду говорят, любовь слепа. Приревновал к пустому месту, дурак! А я-то, идиотка, думала, что он мне спасибо скажет за эти деньги!"